Советское революционное движение "17 марта"

Источники нашего стиля

Что сегодня и здесь может стать источником стиля для современных противников капитализма, не соблазненных имперским мифом?

Я вижу три ответа: наш конструктивизм 20-х годов, западная антибуржуазная культура последнего полувека и революционная эстетика сопротивления в «третьем мире».

Теперь подробнее для тех, кто будет набирать в поисковой системе или сканировать из альбомов.

Всё, что делали Родченко, Мельников, Татлин, Шухов, Лисицкий, Экстер, Ладовский, Чашник, Мохои-Надь в большевистской России 20-х годов. Их цветодинамические композиции, гениальные фото, архитектурные утопии, костюмы и декорации для театра/кино. Кадры и афиши раннего Эйзенштейна, Вертова, Протазанова. Обложки и коллажи «ЛЕФа», вдохновленного теориями «производственного зрения» Сергея Третьякова, плюс Брик и Шкловский.

Либеральные эстеты который год пытаются присвоить все это себе, но пафос перечисленного слишком внятен. Оно упрямо отказывается превращаться в «чистое искусство», сохраняет в нашем восприятии политическое напряжение. Арт-критики пытаются сделать из этого ретро, но этотстиль не умеет «устаревать», ибо его претензии нигде и никогда так и не были исполнены.

Левый русский футуризм начала века как предшественник всего этого: Маяковский, Бурлюк, Малевич, Клюн, Каменский, Хлебников, Розанова и Гончарова. В США, кстати, выходит крайне левый и очень стильный журнал «Ретрофутуризм».

!Но осторожнее: к футуризму запросто относят и Шагала с Кандинским, они вряд ли сейчас могут быть нам чем-то полезны.

Европейские «дадаисты» как ближайший заграничный аналог «наших 20-х» тоже могут подарить нам немало успешных метафор и коллажей: Джон Хартфилд изобрел фотомонтаж специально для пропаганды немецких большевиков. Хаусман, Пикабиа, Грибель, Грос, Тцара и Хюльзенбек.

Будет ли нами сейчас широко востребована психоделия 60-х, на которой держался стиль бунтующих студентов, уэзерменов, йиппи, «белых пантер», провотов и т.п.? Часто она смотрится как несерьезное прошлое состарившихся вольнодумцев из Беркли и Сорбонны. Используем по минимуму. Исключение я бы сделал для некоторых поэтических текстов (Боб Дилан, Патти Смит, «Пинк Флойд», Джон Леннон...), часто состоящих из образов тревожных, пробуждающих и необходимых для нашей пропаганды, идеальных для заголовков и лозунгов. Их там придумано на сто лет вперед.

То же самое можно сказать и о более поздней растаманской эстетике сопротивления «Вавилону», самым левым в которой был Питер Тош.

Зато вполне напористо и наступательно до сих пор смотрится панк-эстетика в духе групп «Клэш», «Кросс» или «Эксплойтед», Генри Роллинза, костюмов ранней Вествуд, журнала «Ресерч» и панк-хардкор фестивалей «Рок против капитализма». Панк с его лозунгом «Сделай это сам!» и сотнями афиш, плакатов, комиксов, фэнзинов был и остался незаменимой частью левого молодежного стиля. Особенно это относится к киберпанку, где главным сюжетом романов, фильмов и комиксов всегда был конфликт личности (или независимой группы) с абсолютной властью корпораций, а выражалось всё это с помощью гаджетов – удивительных и прекрасных устройств и технологий возможного будущего. В эстетике киберпанка идеи сопротивления прямо пересекаются с последними научными разработками и прогнозами. К тому же большинство киберпанк-сюжетов начинается с техногенного апокалипсиса, к которому привела всеобщая погоня за прибылью и не контролируемая народом власть

В начале 90-х, под влиянием авторов вроде Дугласа Коупленда «поколение икс» создало еще один антибуржуазный стиль: нарочито уличный, спортивный, практичный, осознанно «невзрачный» и даже иногда кокетливо «застиранный». Его проводниками стали звезды брит-попа «Блёр» и «Оазис». Это была принципиальная «левизна без понтов», вся яркость которой распылилась на стены в виде потрясающих граффити. Бэнкси покрыл половину европейских стен мегафонами на танковых гусеницах и банкоматами, из которых течет кровь; не отстающий от него Обей (Фейри) расклеивал тысячи цветных афиш с альтернативной геральдикой сопротивления и игрой в пропаганду, игрой, впрочем, настолько серьезной, что созданный им имидж Барака Обамы со словом «HOPE» активно использовался в предвыборной компании этого кандидата.

В остальном это был молодежный отказ от требований медиа «быть заметным, выделяться». Но в нашем обществе столь «обезжиренный» стиль вряд ли кого-то сейчас мобилизует. Или нет?

Герилья «третьего мира» – Непал, Колумбия, Курдистан и т.п. – бесконечный источник незабываемых фото, плакатов, настенных муралей, которые можно использовать очень широко – как эстетические пароли, «свои изображения», давно оторванные от конкретных новостей партизанских войн. Лидируют здесь индейские картинки мексиканских сапатистов. Оливковая форма и эмблемы герильерос никогда не теряют своей романтики.

Отдельным источником является «латинская левизна», начиная с фресок Риверы и Ороско, включая стиль победившего сандинизма 80-х и эстетику чилийской революции и заканчивая визуальной пропагандой в современной Венесуэле и Боливии. Сегодняшние дизайнеры и художники Южной Америки поражают воображение своим искренним и креативным антиимпериализмом. Чего стоит один только уже ставший знаменитым «боливарийский» плакат, где к карте США приделана рукоятка так, что получился угрожающий разделочный тесак с зазубренным лезвием, занесенным над головами южных соседей.

!Но осторожнее нужно обходиться со всем «кубинским» – оно слишком «советское» и потому часто может выглядеть беспомощно и гротескно.

Самым ярким, китчевым и быстро поражающим зрителя источником левого стиля является китайская агитация времен культурной революции. Маоистские плакаты, стихи, лозунги и фото эпохи председателя Мао – это наш главный ответ гламуру и идеальный материал для баннеров, флаеров и футболок. Когда-то газета «Либерасьон» сделала себе на этом стартовый имидж, да и «Черные пантеры» в США питались маоистской эстетикой и лексикой. Смесь восточной экзотики с революционной риторикой и поп-артом идеальна для левого ответа попсе, захватившей окружающее пространство. Только хунвейбины «перешибают» Ксению Собчак, а дацзыбао затмевают рекламные слоганы. Конечно, если возникают вопросы, нужно оговаривать, что система этих образов не означает для нас желания попасть в породившую их реальность. Образ свободен от места возникновения и работает на нас здесь и сейчас. Смысл образа не равен его происхождению.

Почему не стоит использовать советскую эстетику с 30-х по 80-е годы ? Хотя бы потому, что ее успешно используют все, кому не лень: либералы – как «вульгарное и смешное», правые – как «имперское», а системные коммунисты – как «счастливое прошлое», по которому они ностальгируют. «Советское» одновременно – слишком местное, узнаваемое и исторически близкое, то есть не подходит для создания нового стиля. Его лучше оставить нашим заграничным товарищам, которые используют советское в своих странах почти так же, как маоистский китч. В этом смысле не очень повезло таким великим художникам, как Пикассо и Леже. Их слишком любили в СССР, использовали и тем самым надолго «размагнитили».

Конечно, это далеко не всё. Не зря троцкисты любили авангардный джаз и сюрреализм, а столпы поп-арта (Бойс, Раушенбах, Иммендорф) обращались к марксистским теориям «товарного фетишизма». Достаточно и современных антибуржуазных художников, вроде Ханса Хааке, Марты Рослер и Кристофа Шлингезифа. Но перечисленные мною девять полей наиболее доступны и легко используемы, они не требуют дополнительных объяснений с аудиторией и аналитических усилий по расшифровке.

Если бы некое новое движение, издание, сайт по полной программе использовали девять вышеназванных источников стиля, это привело бы к информационному прорыву новых российских левых, даже вне зависимости от того, что именно утверждалось бы и предлагалось в этой эстетической обертке. А если бы еще и утверждалось/предлагалось нечто дельное и полезное, тогда можно было бы рассчитывать и на политический прорыв и появление новой массовой оппозиции. Тот, кто умеет оформить свое пространство – комнаты, акции, зала, обложки журнала, сцены, собственной одежды – так, чтобы это вызывало прогрессивные эмоции и отсылало к нужным событиям, потенциально способен столь же продуктивно обойтись со страной и миром. Конечно, механическое и бездумное цитирование образов и фраз из девяти вышеназванных полей – еще не гарантия успеха. Ко всему этому стоит добавить нечто свое, то, чего никогда не было. Для начала это просто отношение: что мы сегодня берем, а что пока оставим архиву, как мы сочетаем выбранное?

Новый стиль левых можно создать, только лично проживая все элементы и все более увлекаясь драйвом антикапитализма. Спрашивая себя всякий раз, столкнувшись с «цепляющим» образом: что я сейчас чувствую? Как это можно доступно выразить? Как это можно использовать?

Переживаемый нами образ – это познавательная ситуация, шанс почувствовать себя и свою жизнь извне, с точки зрения другой системы, не существующей, но возможной. «Цепляющий» образ позволяет выпасть из привычного, доведенного до автоматизма восприятия реальности. Когда нас «цепляет», это значит, что мы достраиваем образ, ситуацию, идею и себя в них. Совершаем проектную работу в своем сознании. Эта работа и дает нам драйв эстетического – прибавочное удовольствие, добавленное к обычной дешифровке изображений.

Смысл «цепляющих» образов будет проявляться, пока люди способны «всматривать» и «вчитывать» в них свой новый опыт и проблематику. Мы должны предложить людям новую систему метафор и поднять знаки этой системы до уровня мобилизующих символов. И неправда, что метафоры сегодня переживаются индивидуально, каждым по-своему. Если бы это было так, люди просто перестали бы понимать друг друга – и общество бы взорвалось. Образы по-прежнему переживаются коллективно, принадлежат всем и могут быть использованы всеми, как когда-нибудь будут общими все блага цивилизации и средства их производства.

Алексей Цветков