Отправлено: 21.02.09 22:22. Заголовок: Профессия подонки. Очерки о работе украинской карательной системы (продолжение)

«КУРИЦЫ»

Этот вид «правоохранительной деятельности» известен с давних времен. Скорее всего, в пенитенциарной системе он использовался с момента ее возникновения. Он более широко распространен, чем «пресс-хаты».
«Курицы» – это жаргонное название внутрикамерного осведомителя-стукача. Подобные скоты тоже делятся на два вида – полуофициальные и засекреченные.
Полуофициальный всегда представляется «смотрящим» за камерой. Та же методика, что и у прессовщика: формирование свиты, подчинение своей воле неопытных заключенных-«первоходов», создание атмосферы безоговорочного доверия… Стукач никого не бьет и не насилует. Наоборот, он создает себе имидж опытного в уголовных делах старшего товарища. Под видом помощи новичку стукач узнает у заключенного еще не известные следователю факты. А также внушает собеседнику идею о «чистосердечном признании»
Затем вся информация, добытая у «младших товарищей», скрупулезно передается тюремному оперативнику. Тот, в свою очередь, докладывает следователю.
Человек, доставленный на очередной допрос, часто удивляется осведомленности следователя. А тот, пытаясь ошеломить допрашиваемого, сломить его волю, сообщает, как бы невзначай, малоизвестные детали уголовного дела. Следователь хорошо знает психологию неопытного «первохода» и исподволь внушает подследственному: «Нет смысла отпираться! Если уж я знаю такие подробности, то и все остальное мне в ближайшее время будет известно. Лучше признайся поскорее!».
«Курица» пользуется доверием администрации и соответствующими льготами. Ему разрешается многое. Опытные заключенные либо достоверно знают, либо догадываются об истинном лице «курицы». Но противопоставить этому ничего не могут. Администрация отнюдь не случайно, а порой и очень изобретательно подбирает контингент камеры. Волевые, решительные арестанты, видавшие виды уголовники, способные избить и даже зарезать «курицу», попадают в такую камеру очень редко.

…Новый корпус Николаевского СИЗО. Обвиняемые по «комсомольскому» делу Женя Семенов сидел на втором этаже в «куриной» камере. После освобождения он рассказывал совсем не похожие на тюрьму вещи: в их камере на полу лежала электрическая спираль (используемая как электроплита), был набор посуды из нержавейки. Даже стеклянные бутылки, что категорически запрещено тюремной инструкцией!
Во время обысков спираль тюремщики «не замечали», хотя ее никто не прятал, а просто прикрывали сковородой. На тюремном решетчатом окне висели занавески, хотя в других камерах беспощадно отбирались тюремщиками любые веревочки, даже для сушки белья.
Более того: в камере, почти открыто, в бидоне варилась брага, часто появлялись наркотики. «Курица» щедро давал пользоваться своим приближенным мобильным телефоном, который во время обысков прятался чисто символически, но никогда тюремщиками не обнаруживался. Хлеб резали обычным столовым ножом, что в тюрьме также категорически не допускается.
Я сидел в этом же корпусе, только на первом этаже. В нашей камере «курицы» не было, даже наоборот – сюда собрали многих заключенных, которые в разное время либо били, либо изгоняли из разных камер стукачей-осведомителей. У нас «курица» была исключена. Поэтому хлеб мы резали толстой капроновой нитью, которую, к слову сказать, вертухаи у нас тоже постоянно изымали.
Для того, чтобы через мелкую решетку нормально закрывать окно (зима все-таки!), мы за пачку сигарет «купили» у баландера длинную тонкую палку, на тюремном жаргоне – «причал». Надзиратели, с удивительным упорством, каждый день выгоняли весь состав нашей камеры на прогулку во дворик. Каждый день камеру обыскивали, и этот «причал» забирали. Мы вновь его добывали через баландера – и все повторялось сначала.
В таких условиях говорить о самодельной плитке, кастрюлях, браге, мобильных телефонах и прочих благах цивилизации не имеет смысла.

Но это не значит, что в нашей камере не было осведомителя. Был! Только очень глубоко засекреченный.
Долго такой агент работать не может, в каком-то смысле он – агент одноразовый. Так получилось и у нас. Однажды я написал письмо – обращение к разным общественным организациям. То, что я что-то писал, наблюдали почти все мои сокамерники. А вот когда ночью я эти бумаги аккуратно сложил и засунул под стельки в свои ботинки, мне казалось, что свидетелей не было, что все спали… Я ошибся: в тюрьме глаза и уши есть и у стен. На следующий день, до обеда, четверых моих сокамерников куда-то вывели по очереди. Один сказал потом, что вызвали на беседу к адвокату, другому снимали отпечатки пальцев, двое ходили, по их словам, к врачу. Все выглядело естественно. Подобные мелкие события в тюрьме происходят каждый день.
Но уже после обеда к нам в камеру явился войсковой наряд с усилением в виде дополнительных тюремщиков. Это человек десять вертухаев в камуфляже, без всяких знаков различия, и в черных масках впридачу. Всех обитателей камеры, кроме одного дежурного, выгнали в коридор. Крики, вопли, угрозы… В общем, в очередной раз пытались сломить морально. Какой по счету раз?..
Всех построили в коридоре лицом к стене, руки на стену, а ноги почти на шпагат. Через пять минут один мент вышел из камеры с моими ботинками в руках.
- Чьи ботинки?
- Мои.
- Чьи письма? – с этими словами он извлек из-под стелек обращения.
- Мои.
Меня завели обратно в камеру.
- Вы знаете, что в СИЗО переписка запрещена? – задал вопрос
тюремщик и, не дожидаясь ответа, с явным удовольствием, с каким-то лихим гусарством ударил меня резиновой палкой по спине. После экзекуции письма забрали. На том дело и кончилось.
Мы были удивлены и обеспокоены. Хотя обыск в СИЗО – явление
ординарное, но дежурный по камере, который присутствовал при обыске, рассказал, что менты всю камеру не обыскивали, а ринулись сразу к моим ботинкам… Сомнений не оставалось – в нашей камере «курица»!
Опытные уголовники, не раз вычислявшие и бившие стукачей, аж рычали
от злобы. Началось аналитическое вычисление осведомителя. Тут ошибиться было нельзя. Суд преступного мира тем и отличается от государственного судилища, что здесь человека можно обвинить лишь владея вескими доказательствами его вины. У нас таких доказательств не было. Подозрение пало на тех четверых, выходивших из камеры накануне, - но кто из них?.. Достоверно мы так и не узнали, но на одного из четверых все же смотрели очень косо.
Сразу после этих событий его от нас перевели в другую камеру. И,
сколько мы ни выясняли по «тюремному телеграфу», в какую именно, - узнать так и не смогли. Такого в тюрьме почти никогда не бывает. Потом мы вспомнили, что, когда он выходил «на отпечатки пальцев», а потом вернулся, - руки у него были удивительно чистые. Хотя при использовании специальной черной краски для снятия отпечатков, сохранить чистые руки невозможно.
Что еще интересно: этот парень, когда въехал в нашу камеру, жаловался,
что его избили менты на привратке, якобы найдя какие-то письма. При этом он поднял футболку и показал ссадины и синяки на спине, хотя никто не просил его это делать.
Потом вспомнили и то, что он задавал мне неуместные в тюрьме
вопросы… В общем, все сходилось. Возможно, это и была «курица».
Определить осведомителя очень сложно, поэтому первое правило
заключенного, попавшего в камеру, - держать язык за зубами. И внимательно следить за вопросами, которые тебе задают сокамерники. Если кто-то проявляет слишком уж большой интерес к твоему уголовному делу, - это должно насторожить.

Меня в пресс-хату не бросили. А вот многих политзаключенных,
проходивших по «Делу одесских комсомольцев», эта участь не миновала.
Вообще, среди следователей СБУ есть неплохие психологи и физиономисты. Они прикидывают, кого можно поместить к прессовщикам, с кем это сработает, а кого лучше поместить в камеру к «официальной курице»… А к кому лучше подсадить сверхсекретных стукачей.
Политзаключенный Анатолий Плево сидел в камере, где зеки за какую-то
провинность изнасиловали сокамерника… Так он думал сначала, пока ему не сказали, что если он во всем не признается, с ним произойдет то же самое. Анатолий поверил – и сломался.
Мужчина в такой ситуации должен хватать любой подходящий предмет –
ложку, кружку, лезвие – и бить, резать прессовщика! Ну, а если духу не хватает, выход один – вскрывать себе вены. В этом случае заключенного переводят в тюремную больницу.
…Позже Плево узнал, что зек, «изнасилованный» на его глазах, - не такая
уж и жертва насилия. Это оказался гомосексуалист со стажем, наркоман, и занимался он такой отвратительной любовью еще на свободе… Подставить задницу для него – обычное, даже приятное занятие. Оперативники специально собрали в одной камере прессовщика и педераста, чтобы они разыгрывали такие спектакли на глазах перепуганных, морально нестойких арестантов.

Борис К. содержался в Львовском СИЗО. Его также сразу поместили к секретному осведомителю. Этот осведомитель, молодой еще парнишка, почти каждый день ходил, якобы, к адвокату, был «на короткой ноге» с тюремным оперативником, легко решая с ним все наболевшие бытовые камерные вопросы… Боря сразу все понял и как-то, посреди беседы на отвлеченные темы, вдруг заявил стукачу:
- Ты неправильно делаешь!
Остальные сокамерники, не понимая, переглянулись. Зато стукач все
сразу понял, глаза его сделались круглыми от ужаса:
- О чем ты, Боря?
- Ты прекрасно знаешь, о чем, - не оправдываясь, глядя ему в глаза,
сказал Борис. И твердо повторил: - Ты неправильно делаешь!
…Уже потом этот запутавшийся мальчишка объяснял, что менты обещали
помощь на суде за меленькую услугу: ничего конкретного, просто сообщать, кто что в камере говорит.
- Сиди спокойно и не рыпайся! – предупредил его Боря.
И очень быстро Бориса перевели в другую камеру, - чтобы не мешал
стукачу и далее проводить свою, так сказать, «работу».

Василию З. в камеру Кировоградского СИЗО постоянно подсаживали
«куриц». Он их быстро вычислял. Ничего путного они от него узнать так и не смогли. Василию в конце концов это надоело, и на одном из допросов в УБОПе он открыто заявил, что хватит ему подсаживать каких-то уродов. Следователи и оперативники УБОПа искренне разделили его возмущение, но развели руками: нормальных-то агентов теперь нет, одни наркоманы!.. Зря только УБОП переводит на них чай и сигареты!..
Сотрудники УБОП даже не скрывали этой своей «секретной» работы.

В Киевском следственном изоляторе меня посадили в камеру к скрытому
стукачу. Скорее всего, это была случайность. До этого я сидел в камере «осуждение», - где сидят люди, уже осужденные, и где, поэтому, держать стукачей нет надобности. Но условия содержания в такой камере чудовищные! На десять спальных мест, как правило, приходится в два раза больше людей. Я обратился в прокуратуру по поводу нарушения прав человека, - тогда меня в авральном порядке перевели в четырехместную камеру, в которой содержались подследственные и подсудимые.
В этой-то «хате» и сидел «курица». По мне он вряд ли работал, но там
находились и другие заключенные. Этот осведомитель стоял «на дороге», то есть был ответственным за межкамерную связь, которая осуществлялась с помощью длинных веревок, тянувшихся от окна одной камеры к окну соседней. Либо по вентиляции.
Киевлянин Виталик, наш сокамерник, как бы невзначай, хвастаясь,
рассказал о том, как он воевал в Афганистане на стороне душманов (!) и торговал там наркотиками. Потом он рассказывал, опять же хвастаясь, что проходил военную подготовку в боевых лагерях Чечни. Это было вранье от начала до конца. Любой здравомыслящий человек просто сопоставил бы возраст Виталика (27 лет) и время войны в Афганистане: сразу становится понятно, что мальчик 13-15 лет не мог быть душманом. Да, это хвастовство мигом разоблачил бы любой здравомыслящий человек, но не «курица!».
Самое интересное – этот бред сработал. Через две недели Виталика вывезли на допрос в отделение милиции одного из киевских районов. И следователь, очень осторожно, чтобы не спугнуть, начал задавать Виталику вопросы: воевал ли он где-нибудь? Был ли вообще за границей? Виталик искренне, от души (правда, про себя) смеялся, но при том делал удивленное лицо и сокрушался вслух – с чего следователь это взял?!
Итак, внутрикамерная «курица» была разоблачена. Оставалось только непонятным, как именно он сливает операм информацию. Ведь осведомитель из камеры не выходил даже на прогулку.
Выяснилось все быстро. Ночью, когда все спали, он писал «маляву» (записку) с нужной информацией и отправлял в соседнюю камеру, где «на дороге стоял» тоже стукач. Он-то и доносил информацию до любознательных ушей тюремных оперативников.

 Отправлено: 21.02.09 22:23. Заголовок: СУД Давле..

СУД

Давление на подсудимого начинается в тот момент, когда уголовное дело поступает из прокуратуры в суд. Цель давления остается той же, но меняются средства. Людей уже бьют реже, теперь задача ПО – лишить подсудимого всякой информации.
Документы о передвижения дела из прокуратуры в суд задерживаются на одну-две недели. Подсудимый, естественно, с опозданием узнает, что числится уже за судом. Как следствие – ходатайство об ознакомлении с материалами дела он тоже подает с опозданием, и ходатайство судом не удовлетворяется.
Логика проста: подсудимый не должен знать своего же дела – тогда он не сможет полноценно защищать себя на судебном процессе.
Адвокаты, за редким исключением, как на следствии, так и на суде защищают скорее интересы ПО, чем своего клиента. Адвокатура давно превратилась в одно из звеньев карательной системы. Они, не стесняясь, берут у родственников подзащитных деньги, но реальной юридической помощи не обеспечивают.
Причина простая и банальная: адвокаты, в большинстве своем, - бывшие прокуроры, следователи, судьи. Они сохранили свои прежние контакты с действующими сотрудниками ПО, могут поддерживать дружеские отношения с тем же следователем, который вел дело подзащитного… Полноценно защищать своего клиента – значит, разоблачать методы работы дознания, следствия и суда. Адвокаты на это не идут.
Во многих случаях функции адвокатов сводятся к передаче денег от родственников арестанта следователю и судье, ведущему дело. Проще говоря – взяток. При этом не забывая и о себе. Но, к сожалению, это и есть самые эффективные защитники.
Среди адвокатского сословья встречаются и более отвратительные персонажи.
А молодые, грамотные адвокаты, еще не запятнанные связями с ПО, просто не в состоянии полноценно вести защиту. Против них прокуратура и следователи используют элементарные угрозы.
Так было в моем случае. Молодая девушка, адвокат Наталья К., на первый взгляд, с удовольствием взялась за мое дело. Она пришла в Одесский следственный изолятор, встретилась со мной, наметила линию защиты. Но вскоре ей позвонили из СБУ, то есть из того органа, который и стряпал наше уголовное дело. Ее предупредили, что проявлять инициативу не стоит. Об этом я узнал позже. Но тогда – сразу заметил, что Наталья стала вести защиту уже без прежнего энтузиазма.
С одной стороны, таких адвокатов можно понять. Ведь они вовсе не являются пламенными борцами за торжество справедливости и законности. Мотив, который привел их в адвокатуру, - любовь к деньгам или, в лучшем случае, желание приобрести престижную профессию, определенный вес в обществе… Это обычные трусоватые обыватели. Первая же угроза со стороны ПО повергает их в шок. Тем более, что работающие в системе СБУ «специалисты» угрожать умеют, и часто эти угрозы имеют под собой реальную почву.
Но есть еще один вид адвокатов. Если у подследственного нет денег на оплату адвоката по собственному выбору, то следствие или суд назначают своего. Эта разновидность защитников даже не скрывает тот факт, что по-настоящему защищать безденежного клиента они не будут. Порой такой адвокат является попросту агентом, переодетым сотрудником ПО. Тогда он делает все возможное, чтобы подзащитный «раскаялся», признал предъявленные обвинения.
Зеки нередко клюют на эту удочку, когда адвокат им обещает улучшение условий содержания, «мягкий» приговор и т.п. В итоге, как правило, все обещания оказываются блефом. Судьи выносят тяжелейшие приговоры – к удивлению развесивших уши подсудимых. Не все заключенные понимают, что современный суд видит свою задачу не в исправлении оступившегося человека, нарушившего закон, а просто в водворении его на возможно долгое время за колючую проволоку.
Буржуазные судьи и суды – это один из механизмов осуществления государством геноцида собственного народа. Хотелось бы, чтобы все мои сограждане это сумели разглядеть сквозь ширму болтовни о «законности», «правосудии» и т.д. И свои адвокаты помогают в этом судьям, как только могут.

Как различить, где настоящий адвокат, а где агент государственных структур? Универсального рецепта здесь нет. Поэтому заключенный должен быть всегда начеку.
Но, если адвокат пытается выяснить у Вас подробности совершенного правонарушения, которые еще не известны следователям и не отражены в материалах дела, - будьте уверены, что перед Вами законспирированный полицай. Хоть и адвокатские «корочки» у него настоящие. Получив от Вас информацию по уголовному делу, он немедленно отнесет ее в следственный отдел.
И, если факты, о коих Вы неосторожно проговорились, окажутся важными, - ждите отправки дела из суда на дополнительное расследование. Менты будут исправлять свои упущения, а Ваше уголовное дело будет распухать на глазах.
А потому возьмите себе за правило: Ваш адвокат должен знать лишь то, что уже известно следователю. Только на таких принципах можно строить свою защиту. Разумеется, подсудимый не может не изложить адвокату и свое видение защиты.
К сожалению, подавляющая масса заключенных – это малограмотные представители угнетенных классов. Юридическое образование для них – несбыточная мечта. Это плохо. Такой человек, попав за решетку, должен хотя бы попросить родных и знакомых, чтобы они передали ему в СИЗО Уголовно-процессуальный кодекс (УПК). Знание законов для заключенного еще более важно, чем для свободного человека. От этого может зависеть время пребывания за решеткой, здоровье, а, возможно, и жизнь. Лениться здесь нельзя – слишком высока цена.
Если адвокат обещает Вам минимальный срок в обмен на «признательные» показания – не верьте. На самом деле никакого смягчения не будет. Даже если адвокат уверяет, что «договорился» с судьей и теперь нужна лишь определенная сумма для взятки, - это еще не стопроцентная гарантия успеха. Очень часто эти высокообразованные юристы подзащитных «кидают»: деньги уходят в неизвестном направлении, а Вы получаете максимальное наказание.
Гораздо реже происходит возврат денег. Но все же бывает и такое. Судья – человек далеко не бедный, получает хорошую зарплату, ваше дело у него не единственное… И надо быть готовым к тому, что судья в ваших деньгах просто не нуждается. Быть может, ему сейчас гораздо важнее засадить вас в тюрьму, дать вам большой срок лишения свободы, - и в награду за это получить поддержку вышестоящих судебных инстанций, или СБУ, прокуратуры, продвинуться по службе еще на одну ступеньку вверх.
Еще раз повторяю: что бы вам ни говорил адвокат, что бы ни обещал, чем бы ни клялся, - относиться к нему следует всегда с опаской. В худшем случает – это враг. В лучшем случае – обыватель, которому безразлична ваш судьба и жизнь, а интересны лишь ваши деньги.

Очень ошибаются люди, думая, что судебный процесс – это красивый зал, нарядный, в форме, прокурор, судьи в мантиях с благородно-мужественными лицами… Это лишь вывеска! А для заключенных процесс начинается задолго до произнесения торжественной фразы: «Встать, суд идет!». Началу судебного процесса предшествует еще одна изуверская, годами отшлифованная процедура, ставящая своей целью окончательно деморализовать и физически истощить заключенного до начала судебного заседания.
«Заказывание на суд».
С первого взгляда – ничего особенного. По коридору тюрьмы идет надзиратель со списком заключенных, у которых на сегодня назначены судебные заседания. Надзиратель бьет в дверь камеры ключом и выкрикивает фамилию. Все бы ничего, но учтите, что происходит все это в 5.30 утра, а в некоторых случаях и в 3.00 ночи!
В администрации тюрьмы сидят психологи не хуже, чем в СБУ. Они знают, что каждое судебное заседание для человека – стресс, бессонница, отсутствие аппетита и т.д. Человек, находясь в таком состоянии в камере, прислушивается к любому шороху за дверью, в коридоре, вздрагивает, нервничает.
Задача системы – не дать подсудимому выспаться перед заседанием. Ведь у хорошо отдохнувшего человека и дельные мысли быстрее возникают, и память лучше, и взгляд яснее…
Из камеры арестанта на суд выводят примерно в 7.00-7.30 утра. Как правило, до завтрака. Вот и еще один рычаг психологического и физического давления – зек остается голодным. Пусть, сидя на скамье подсудимых, думает о еде, а не о том, как правильно построить свою защиту!
«Привратка».
Тесные, почти без воздуха, накопители-боксики с тусклым освещением, а иногда и без оного. Без окон. Порой – без скамеек. Здесь заключенных держат до прихода в тюрьму спецавтомобилей-«воронков». То есть – часа два-три.
Понятное дело, что за это время взрослым мужчинам захочется курить, хоть это и запрещено. Хоть за такую «шалость» многие заключенные были биты и водворены в карцер. А с другой стороны, представьте: три часа в помещении без вентиляции, где вместо воздуха – сизый дым?.. Жара, влага от испарений стекает по стенам и по спинам людей. В боксик загоняют по 40 человек, хотя рассчитан он максимум на 10. Это преисподняя! Многие садятся на корточки, а иные и просто на пол, потому что ноги уже не держат. К тому же, чем ближе к полу, тем меньше дыма.
В туалет не водят. За сильно настойчивое требование, чтобы вывели по естественной надобности, можно получить от надзирателей порцию побоев. И люди терпят.
Нередко у кого-нибудь в боксике начинается сердечный приступ, но даже в этом случае двери не открываются и врача никто не думает вызывать.
Носовые платки и маленькие полотенца, которыми арестанты вытирают вспотевшие тела, уже можно выжимать (что и происходит). На полу - лужицы пота. Арестанты напоминают рыб, вытащенных из воды, - так же широко раскрывают рты, пытаясь схватить спасительную порцию кислорода. Тщетно…
Проходит 2-3 часа, прежде чем начинается хоть какое-то движение. Наконец, открывается дверь и первую порцию заключенных, выкрикивая их по фамилии, уводят. На лицах оставшихся – оживление и почти радость. Это лучше, чем просто ждать. Но выход из боксика – не конец испытаниям, а лишь их видоизменение.
Обыск.
По инструкции он обязателен для всех арестантов, кто убывает и прибывает в СИЗО. Конвой, производящий обыск, покрикивает на арестантов, заставляет догола раздеваться и приседать. Прощупывают каждый шов одежды, но заметно, что всерьез ничего не ищут. Обыск – не для обеспечения безопасности, а для психологического воздействия: вновь унизить человека, подавить его волю, морально ослабить.
После этой последней процедуры в тюрьме заключенных загружают в «воронки». Темень. Летом – жара. Зимой – холод. Если на улице идет дождь, вода просачивается сверху сквозь швы расшатанного железного ящика и капает с крыши автозака на головы арестантов.
В упомянутом ящике – две камеры, рассчитанные на 10 человек каждая. Это в идеале. На самом деле в одно отделение автозака могут запихнуть и 15, и 20 человек. Взрослые люди сидят друг у друга на руках. Это – своеобразное повторение этапа из ИВС в СИЗО, только теперь нет сумок с вещами. Вместо них в руках арестантов – папки и целлофановые кульки с документами по уголовному делу.
Летом 2003 года меня каждый день возили в СБУ для ознакомления с материалами дела. Бумаги и документы в моих руках, после «воронка», становились мокрыми. Потом приходилось их сушить. Одежда пропитывалась запахом пота и табачного дыма.
Далее.
Внутренний двор здания суда. Конвой – озлобленные и одновременно перепуганные мальчишки-солдаты. Застегивают за спиной руки в наручники – и задирают руки вверх. Через минуту заключенные, еле переводя дыхание, наклонившись головой вниз, входят в зал суда...

Теперь можно сравнить. Сытые, отдохнувшие, выспавшиеся, пахнущие одеколоном, исполненные чувства превосходства судьи и прокуроры, холеные самодовольные адвокаты с одной стороны – и голодные, измученные физически и морально, воняющие потом подсудимые!..
Стоит ли говорить в данном случае о «равенстве сторон в судебном процессе», «объективности и непредвзятости судей», в общем, обо всем том, что так красиво описано в УПК?
Судьи и прокуроры почти всегда смотрят на подсудимого с отвращением, - а это, согласитесь, не вдохновляет судью на честное и беспристрастное рассмотрение дела. Система изначально ставит стороны судебного процесса в неравные условия.
В такой обстановке даже невинно обвиненному человеку в большинстве случаев не удается доказать свою невиновность. Хотя, по закону, он делать этого и не обязан, доказать его причастность или непричастность к преступлению - задача следствия и суда.
В реальной жизни судьи себя не утруждают поиском истины, предпочитая руководствоваться своим субъективным мнением. В УПК это называется «внутреннее убеждение», и оно, согласно закону, также должно базироваться на фактах, отраженных в материалах уголовного дела. Но судья, вместо фактов, опирается, как видно, на обывательскую поговорку: «Нет дыма без огня». Раз попал за решетку – значит, виновен!
На подсознательном уровне подобное «убеждение» помогает формировать и внешний вид подсудимого, и неприятный запах, исходящий от зека... Факты, улики, доказательства – это, оказывается, вторично!
«Суд не связан с мнением прокурора по делу и принимает решение по своему убеждению, которое основано на всестороннем и объективном рассмотрении всех обстоятельств дела в их совокупности, руководствуясь законом». (Юр. психология).
Но свою роль в процессе, в принятии судьями того или иного решения, несомненно играет и прокурор. Только, используя свои полномочия государственного обвинения, прокуратура напрочь забывает о своих надзорных функциях, об обязанности следить за неукоснительным соблюдением закона во всех инстанциях, в том числе в суде. Подсудимый умышленно преподносится ими только в негативном виде. Часто прокурор, характеризуя подсудимого, как отпетого негодяя, прямо показывает рукой на этого человека: мол, удостоверьтесь, - у него даже внешний вид негодяйский!
«На стадии судебного разбирательства имеет место активная познавательная деятельность всех участников судопроизводства. Давая суду исходную важную информацию о событии, результаты предварительного следствия могут также оказывать определенное внушающее влияние на участников судебного разбирательства, формируя у них «обвинительный уклон» в оценке доказательств в целом». (Там же).
«При изучении материалов предварительного следствия всегда должен задаваться вопрос: «Не была ли допущена ошибка?». Законы демократического государства требуют от суда неукоснительного соблюдения принципа презумпции невиновности и не допускают вынесения обвинительного заключения без достаточных доказательств… Критическому анализу подвергается достоверность фактов и доказательств, источников их получения». (Там же).
При отправлении украинского «правосудия» судьи не задаются никакими вопросами об источниках и законности получения доказательств. Мы, скорее, видим обратное. Судья не замечает явных нарушений, не видит преступного способа получения доказательств, делает все возможное, чтобы скрыть преступления правоохранительных органов.
Воспользуюсь снова тем примером, который стал широко известен (в отличие от множества других). Во время задержания группы комсомольцев в Николаеве в 2002 году, подозреваемые оказали вооруженное сопротивление сотрудникам спецподразделений «Альфа» и «Беркут». Но ребят все-таки взяли. Через две недели стало известно: в Николаеве, в райотделе милиции, комсомольцы были подвергнуты гестаповским пыткам. В том, что это правда, не сомневался никто – ни общественность, ни правозащитные организации. Думаю, в этом не сомневались и бойцы тех спецподразделений, и судья Тополев, председательствовавший на судилище, и прокурор Беззубый. Тем более, что в самом уголовном деле имелись неопровержимые доказательства пыток и издевательств над комсомольцами, попавшими в лапы подонков-милиционеров.
Но судья Тополев имел огромный опыт... К сожалению, у него произошла та самая профессиональная деформация: в подсудимых он перестал видеть живых людей, мыслящих личностей, а видел только объект своей работы. Кроме того, судья Тополев очень хорошо понимал, что он – всего лишь одно звено в системе ПО, и поэтому выводить на чистую воду ментовских палачей не собирался. Им была создана целая легенда о том, будто телесные повреждения, подтвержденные документами медицинских освидетельствований, комсомольцы получили при задержании, когда оказывали сопротивление «Альфе» и «Беркуту». Логика проста: по закону бойцы этих подразделений имеют право применять приемы рукопашного боя.
Тут произошел неожиданный сбой системы. Спецназовцы, вызванные в суд в качестве свидетелей, не захотели идти на поводу у судьи-преступника. И в один голос заявили, что схваченных комсомольцев они не били, тем более – не пытали. То же самое твердили и подсудимые, защищая, как это ни странно, честь спецназа... Фактически, они защищали ИСТИНУ. Все подсудимые заявили, что пытали их в РОВД. Да и характер телесных повреждений говорил о многом: разрубленные наручниками руки, следы от иголок, загонявшихся под ногти… Даже применяя в действительности приемы рукопашного боя, «альфовцы» и «беркуты» не смогли бы нанести людям таких увечий!
Но судья Тополев упорно продолжал стоять на своем. И это не удивительно. Если признать, что к задержанным применялись пытки – мигом развалится все дело! Большинству комсомольцев обвинения были предъявлены именно на основании показаний, полученных под пытками.
Тогда один из подсудимых – Данилов И.В. – потребовал, чтобы продемонстрировали видеозапись задержания. Он утверждал, что такая запись велась. Подтвердили этот факт и спецназовцы. После просмотра этой видеозаписи, - утверждал Данилов, - станет ясно, что комсомольцы не имели телесных повреждений при задержании, следовательно, пытки применялись к ним в райотделе милиции.
Но это было ясно судье Тополеву и без видеозаписи. Ходатайство о просмотре кассеты было отклонено. Судья сослался на то, что это – оперативная информация СБУ и истребовать ее невозможно.
Каково же было удивление и недоумение судей, когда один из адвокатов попросил продемонстрировать видеозапись осмотра квартиры, в которой происходило задержание!.. Ничего не подозревающий Тополев согласился – и все увидели именно ту кассету, о которой говорил Данилов. Смешно было наблюдать, как судья, морщась от неудовольствия, даже не смотрел на экран. Но все остальные убедились, что Данилов и бойцы «Альфы» говорят правду. У задержанных не было тогда телесных повреждений.
Вроде бы, правда и справедливость восторжествовали? Не тут-то было! Тополев опять «не заметил» даже таких очевидных фактов. Судебный процесс, с явным обвинительным уклоном, продолжался.
«Они создали вооруженную террористическую структуру, ставящую своей целью свержение государственной власти в стране!». Да, это было бы смешно, когда бы не было так грустно. По показаниям, выбитым на допросах, стряпают вот такие обвинения, а потом осуждают молодых людей к огромным срокам лишения свободы. И суд не задается вопросом, как вообще могли возникнуть такие фантастические показания.
Иногда случаются сбои. На том суде самая молодая из обвиняемых – Нина Польская – начала вдруг говорить правду. Она говорила, что многого из того, что ее заставили подписать, на самом деле не знает, не помнит, что ее били, что «правдивые» показания ей диктовали следователи… В стане обвинения началась паника! Надо было срочно спасать положение, спасать шитое белыми нитками дело!..
Агент СБУ под личиной адвоката – некто Хомченко – скоропостижно «почувствовал себя плохо» и попросил пятиминутный перерыв. Судья Тополев, конечно же, пошел навстречу этому СБУшнику. После перерыва Польская, явно перепуганная, уже говорила «все как надо». Потом мне рассказывали, что во время перерыва в коридоре суда произошла отвратительная сцена: адвокаты, словно стервятники, набросились на бедную девочку: «Что ты городишь?! Хочешь все испортить?!». Ее убедили, что «портить» общий обвинительный ход процесса нежелательно, а то можно и реальный срок получить… У Нины, как у несовершеннолетней, была в тот момент подписка о невыезде. Девочка испугалась угроз. В итоге она, действительно, получила условный срок лишения свободы. А остальные обвиняемые – от восьми до четырнадцати лет тюрьмы.
Составители учебника юридической психологии честно пишут: «В коридоре у кабинета следователя встречаются свидетели, потерпевшие. Между ними происходит обмен информацией; они неизбежно оказывают друг на друга определенное внушающие воздействие, что, в конечном счете, может привести к даче ошибочных показаний».
Верно. Только, как мы уже убедились, у кабинета следователя потерпевшим и свидетелям нет надобности обмениваться информацией. Следователь сам что надо подскажет и подкорректирует. А вот в коридоре у дверей зала суда обмен информацией идет очень активно. Более того, на судебном процессе комсомольцев в Одессе потерпевшие сидели рядом в зале. Когда один из них давал показания, то бурно советовался с соседом. И судья Тополев отнюдь не пресекал этих собеседований. «Ошибочные» показания его не пугали, главное – сохранить обвинительный уклон процесса.
Повсеместно распространена практика доставки свидетелей не судебными исполнителями, а сотрудниками милиции или СБУшниками. Например, при судебном рассмотрении того же «комсомольского» дела свидетелей из Каховки в Одессу привез нас воем автобусе сотрудник СБУ. Можно представить, какой психологической обработке за три часа пути подверглись эти свидетели. Свидетель Рябец С.С. прямо заявил, что вез их СБУшник, а по дороге учил, как надо говорить в суде, напоминал, что «неправильные показания» могут повлечь за собой «некоторые проблемы». И подобные угрозы не лишены основания, ведь СБУ в Украине – это нечто наподобие «бича божьего». Преследований со стороны этой госструктуры боятся все. Мужеством Степана Рябца можно только восхищаться!
А вот свидетель Конон Александр мужеством не блистал. На судебное заседание его, пьяного, буквально вытащил из постели сотрудник Одесского УСБУ – куратор и соглядатай всех оппозиционных партий Кулаков Олег. Что говорил этот опричник пьяному, деморализованному Конону, достоверно не известно, но, давая показания, Александр нес несусветную ахинею.
Дело в том, что он ранее был осужден за хранение оружия. На следствии Конон твердил, что купил пистолет именно «для вот этой банды, ставящей своей целью свержение государственной власти», только не успел передать по назначению. За это деяние следователи не стали его включать в состав «банды» - ведь факт передачи оружия не состоялся, и осудили к условному сроку лишения свободы. Но во время процесса над комсомольцами, превращенными волею ПО в «банду», Конон вдруг принялся рассказывать, будто покупал для них и другое оружие, боеприпасы. И весь этот арсенал передал «главному террористу»!
По логике и по закону после таких признаний прокуратура должна была возбудить в отношении Конона новое уголовное дело и вменить ему все-таки участие в «банде»: ведь по его собственным показаниям, данным в суде, выходило, что он, по указанию «главаря банды», много раз покупал оружие и снабжал преступников! Следовательно, сам является полноценным членом вооруженной преступной группировки. Но Фемида проявила странную благосклонность к этому гражданину – своей подлостью Конон заслужил лояльное отношение со стороны ПО.

Нарушение права на защиту, манипуляция адвокатами – также весьма эффективное оружие украинских судей. Сошлюсь на свой собственный пример:
Еще до начала судебного процесса, на его предварительной стадии, я написал ходатайство о допуске моего отца в качестве защитника. Это сейчас разрешается законом. Судья мое ходатайство опять-таки «не заметил». Я повторил свое прошение на первом судебном заседании в устной форме, но совершил ошибку: сказал не просто «защитник», а «общественный защитник».
На первый взгляд это незначительная оговорка. Но к ней-то и прицепился судья, поскольку такого понятия, как «общественный защитник», ныне в законе не предусматривается. Под этим предлогом суд мое ходатайство отклонил. Я даже не успел вновь открыть рот, как прокурор подал свое ходатайство – о признании моих родителей в качестве свидетелей.
Смысл этого прокурорского демарша может быть непонятен людям, не сталкивавшимся никогда с судебной системой. Дело в том, что человек, который должен выступать свидетелем на процессе, не может быть на этом же процессе защитником кого-то из обвиняемых. Суд использовал данную юридическую коллизию, чтобы лишить меня нормальной защиты.
Самое интересное, что потом моего отца суд даже не удосужился официально вызвать для дачи показаний! Мнение такого свидетеля неправедных судей меньше всего интересовало. Они уже своего добились – отец не смог стать моим защитником.
Моя молодая адвокатесса приходила в СИЗО для беседы со мною лишь один раз. Еще несколько раз мы видели друг друга в зале суда, но там невозможно вести конфиденциальную беседу… А нередко защитница вовсе не являлась в судебное заседание. В таких случаях судья обязан отложить рассмотрение дела, но это требование закона, разумеется, не соблюдалось. Ведь чем меньше у подсудимого возможностей осуществлять свою защиту, тем лучше!
В законе недвусмысленно говорится, что подсудимый, в целях своей защиты, имеет право вызывать любых свидетелей. Это положение записано и в Европейской конвенции по защите прав человека и основных свобод. Этими принципами руководствуется уже весь цивилизованный мир. Но только не украинское «правосудие»! Ни одного свидетеля, которого просят подсудимые, как правило, не вызывают. Так было и на моем процессе, и на многих других.

Хочу привести еще один пример профессиональной деформации судьи, и как этим пользуется антинародное государство:
Долгое время в суде Кировского района г. Донецка работала судья Юрьева. Длительное пребывание на этой высокой должности сделала Юрьеву асом своей профессии. Хотела она или нет, но ее начала разъедать ржавчина профессиональной деформации.
Случилась трагедия: какой-то подонок изнасиловал дочь судьи Юрьевой. Что это было – эксцесс психически больного человека или целенаправленная месть судье за какое-то неправосудное решение? Сказать трудно. В любом случае – дочь не виновна в преступлениях матери. Но речь сейчас не об этом.
После происшествия Юрьева продолжала работать в суде. Уверен, что любой, даже очень сильный человек, после надругательства над его ребенком испытывает страшную душевную боль, влекущую за собой стресс. Несомненно, такое чувство испытала и Юрьева. Можно с уверенностью сказать, что после трагедии с дочерью она стала другим человеком. Из обычного профессионально деформированного судьи она превратилась в озлобленную на всех и мстящую всем женщину. Тем более, что должность судьи создавала очень благоприятные условия для мести…
Меньше, чем максимальный срок, предусмотренный любой статьей Уголовного кодекса, Юрьева подсудимым уже не давала. На всех подсудимых она смотрела, как на личных врагов. Свидетелей защиты, адвокатов Юрьева уже не слушала: хамски закрывала рот всем, кто пытался высказать свою точку зрения.
Конечно, говорить о какой-то объективности процесса, на котором председательствует такой судья, смысла нет. Это было не судебное разбирательство, а безжалостная расправа. Под конец Юрьеву уже не интересовало, виновен человек или нет.
Даже прокуроры хватались за голову. На процессе они, поддерживая обвинение, запрашивают для подсудимого столько-то лет лишения свободы, однако обычная практика судей – давать на год или два меньше, чем требует прокурор. Это предоставляет судье возможность проявить не только строгость, но и милосердие, хотя бы показное. Но Юрьева отбросила напрочь эти предрассудки! Она давала всегда больше, чем просил прокурор.
Сошедшую с ума от горя и злобы женщину еще можно как-то понять. Но где был председатель районного суда? Почему не обратили внимания на Юрьеву психиатры медицинских комиссий? Ведь судьи тоже должны проходить медицинскую комиссию, в том числе и психиатра.
Возможно, Юрьева и проходила формально через медицинские кабинеты, но врачи явно закрывали глаза на вопиющие отклонения в поведении этой несчастной. Почему? Да потому что системе выгодно иметь такого судью! Чем хуже – тем лучше! Никакой пощады людям, попавшим на скамью подсудимых! Даже если они попали туда случайно…
Но есть и другая сторона медали. Там же, в Кировском райсуде г. Донецка, подсудимые были взбудоражены минимальными сроками наказания, которые в один из дней давал другой судья. Долго не могли понять, в чем дело. Все оказалось просто: у судьи был тогда день рождения! И он пришел на работу «навеселе», в очень хорошем расположении духа.
Это и есть правосудие по-украински. Судьбы и жизни людей зависят не от объективности, непредвзятости, компетентности судей, а зависят от его настроения. Плохое настроение – и человек получает огромный срок лишения свободы, возможно, ему никогда уж не выйти из-за колючей проволоки… Хорошее – и преступник отделывается легким испугом!

А теперь, в заключение этой главы, дорогой читатель, я предлагаю маленький экскурс в «волшебный мир» украинского законодательства.
В ст. 55 Конституции Украины сказано недвусмысленно: «Права и свободы человека и гражданина защищаются судом. Каждому гарантируется право на обжалование в суде решений, действий или бездействия органов государственной власти, органов местного самоуправления, должностных и служебных лиц…». Вроде, кажется, все понятно. Очень демократично. Сразу надо уточнить, что суд – это одна из ветвей государственной власти, и судья, следовательно, является обычным государственным чиновником. А как на деле?
Осужденный А. подал исковое заявление о защите своих конституционных прав в Калининский районный суд г. Донецка. Его права нарушила Прокуратура. И вот судья Федорчук М.М. пишет ему ответ, невероятный по своей безграмотности и наглости: «На поданное Вами заявление сообщаю, что в компетенцию местного суда подтверждение (может, все-таки, защита? – прим. автора) закрепленных Конституцией прав и обязанностей граждан не входит. Каждый гражданин самостоятельно распоряжается своими правами и обязанностями, закрепленными как Конституцией, так и другими законами Украины».
Чуть позже судья Федорчук М.М. спохватилась. Она поняла – что-то не то сочинила. И пишет очередную чушь: «…К полномочиям судьи контроль за деятельностью органов прокуратуры законодательством не предусмотрено».
Вот и все! Украинские судьи плевать хотели на статью 55 Конституции Украины. Не барское это дело – защищать «права и свободы граждан». Пусть уж граждане «сами распоряжаются» как умеют.
По мнению безграмотной Федорчук М.М., прокуроры и прокуратура не попадают под определение «органов государственной власти, органов местного самоуправления, должностных и служебных лиц», хоть сие и написано в Конституции. Кто же тогда прокуроры? Может – боги, неподсудные и безответственные перед народом своей страны?
Вышеупомянутого гражданина А. - бывшего советского офицера, волею судьбы попавшего за решетку, такой ответ не устраивал. Он подает исковое заявление на действия безграмотной судьи Федорчук М.М. в Пролетарский районный суд г. Донецка. И получает оттуда еще один замечательный ответ за подписью судьи Сиваченко И.В.: «Конституцией Украины установлено, что судьи при исполнении правосудия независимы и подчиняются только закону (ст. 129), давление на судей в какой-либо форме запрещается (ст. 126)»… И так далее.
Так замкнулся порочный круг. Судьи подобны прокурорам, а, следовательно, и богам! Судьи, хоть и являются государственными чиновниками, неподсудны. Их привлечь к ответственности невозможно. Что же получается? В ходе судебного процесса прокурор и судья безнаказанно могут Вас унизить, оскорбить, как угодно нарушить Ваши права. А Вы не сможете подать на них в суд. Прокуроры не отвечают перед судом за свои поступки. А судьи и подавно не станут судить своих коллег!
Вот и оскорбляют судьи подсудимых и их родственников. Был случай, когда, после объявления страшного приговора сыну, упала в обморок его старушка-мать. На что судья (кстати – женщина) заявила конвою: «Уберите из зала эту старую суку!».
Да, уважаемый читатель, такие у нас судьи. Почти боги! Одно вдохновляет: слова судьи Федорчук М.М. о том, что «граждане сами распоряжаются своими правами и обязанностями». Граждане! Осознайте это! Вершите свое правосудие! Не ждите милостей от подонков, возомнивших себя богами. Сожмите кулаки, возьмите в руки оружие – и приходите к судьям и прокурорам за ответом. Тогда они ответят за все…

 Отправлено: 21.02.09 22:24. Заголовок: ЭТАП http://s49.r..

ЭТАП

Давно прошли те времена, когда по России тянулись длинные вереницы заключенных-кандальников. Шли эти люди по этапу в Сибирь с короткими остановками. Шли пешком, а по сторонам их сопровождал конвой – вооруженные солдаты, бывшие крестьяне. Все они по-разному относились к заключенным. На одних лицах можно было увидеть сочувствие, на других – злобу. Но хуже всего было безразличие.
Заключенные, одетые в арестантские робы из мешковины и в такие же, из мешковины, шапочки, похожие на узбекские тюбетейки, бесконечно долго брели, топча ногами, обутыми в крестьянские лапти с обмотками, мокрый снег или поднимая облака едкой пыли, которая медленно оседала на лица и одежду, смешивалась с потом, превращалась в грязь…
В деревнях, в мелких уездных городах их встречали другие люди - свободные. Крестьяне, рабочие, ремесленники. Они не испытывали страха и отвращения к осужденным. В глазах этих простых тружеников были лишь жалость и сочувствие. Очень часто женщины-крестьянки, не обращая внимания на суровый конвой, подходили к кандальникам и молча совали им в руки хлеб, овощи, куски сала, другую нехитрую крестьянскую снедь. Заключенные брали все это и только глазами могли поблагодарить – разговаривать было запрещено.
Иногда конвой, будто вспомнив о своем окаянном долге, отгонял женщин от колонны кандальников. Делалось это без злобы, для порядка. Женщины отходили, одни – потупив взор, другие – гневно оглядываясь на солдат. У каждой – свой характер. Но они отходили, чтобы почти сразу же подойти вновь. Доброту, сочувствие, милосердие не остановят ни штыки, ни пули…

В ХХ веке все изменилось. Население страны увеличилось, а с ним увеличилось и количество заключенных. Премьер-министр Столыпин решил, что возить заключенных через всю империю предпочтительнее в вагонах – так быстрее и больше можно людей перевезти.
С приходом научно-технической революции изменилась жизнь всей планеты. Конечно, технические новинки не могли обойти стороной и пенитенциарную систему. Заключенных начали возить в спецвагонах без окон, обшитых стальными листами и оборудованных зарешеченными купе с железными лавками.
Канули в Лету вереницы кандальников, тянувшихся по дорогам. Этот способ этапирования назвали негуманным, бесчеловечным. И вместе с ним в Лету кануло милосердие, сострадание и традиция помощи заключенным, бытовавшая среди простонародья…
Сейчас перевозка заключенных по стране считается цивилизованной. Но мне кажется, что на самом деле власти просто стыдятся нас, стесняются открыто признать наше существование. Поэтому и делают вид, будто нас вовсе не существует. Прячут зеков за матовыми стеклами «столыпинских вагонов», за многочисленными слоями решетки, за глухими, обшитыми дополнительными листами стали, стенками. К вагону никого не допускают, а на конечных остановках отцепленный от состава «столыпин» загоняют в самый глухой тупик железнодорожного узла – подальше от людских глаз.

Но этап начинается не с купе. Сначала в тюрьме или в колонии вас выводят с вещами в накопительный бокс или обысковую комнату. Во всех пенитенциарных заведениях эти помещения похожи друг на друга – грязные, полуразрушенные, с постоянным полумраком, вонью давно не мытой «параши», без окон или с бывшим окном, наглухо заделанным кирпичами или «баяном». Воздуха нет. Сырость. Из крана капает вода. Часто в этих помещениях нет и скамеек – люди вынуждены стоять или сидеть на своих сумках. В этих условиях арестанты находятся по 2-3 часа.
Смена местопребывания – это всегда стресс. Люди, вырванные из уже привычной среды, даже на свободе, испытывают беспокойство. А в тюрьме это ощущение гипертрафировано.
Заключенные, нервничая, курят. От этого в боксике кислорода становится еще меньше. Через короткое время, даже зимой, по стенам помещения начинает струиться влага от человеческих испарений. Летом, в жару, влага стекает и с самих заключенных. Зеки вытираются носовыми платками и полотенцами, которые очень быстро превращаются в отвратительные, зловонные мокрые тряпки. На бетонном полу образуются лужицы. Они тоже испаряются…
После нескольких часов пребывания в подобных условиях заключенные приходят в состояние физического утомления и полного душевного опустошения. Каждый из них прекрасно понимает, что такое обращение даже с преступниками нельзя назвать человеческим. Так может содержаться лишь скот, предназначенный на убой. Ибо в этом случае за скотом уже не надо ухаживать, заботиться… Все равно зарежут!

Но это только начало этапа. Дальше – обыск. Обыскивают заключенных и их вещи солдаты конвоя. Молодые, не видевшие в своей жизни еще ничего, часто откровенно тупые, перепуганные службой, уставом, суровыми инструкциями, дедовщиной… Сейчас им предоставлена возможность сорвать свою злобу на тех, кто стоит еще ниже на социальной лестнице, на заключенных. Иногда солдаты откровенно боятся зеков – ведь в их представлении это злобные, жестокие преступники. Зачастую именно страх заставляет этих юнцов издеваться над арестантами. Точнее – стремление заглушить свой страх.
В обысковой все вещи высыпаются из сумок на стол. Солдаты проинструктированы, что где искать. Они скрупулезно просматривают все. Прощупывают каждый шов одежды, от трусов до зимней куртки и шапки. Подозрительные, на их взгляд, швы разрывают. Заглядывают в каждую пачку сигарет, в каждый коробок спичек, пролистывают каждый лист приговора или обвинительного заключения. Просматривают каждую пачку макарон, чая, гречки.
Они забирают все, что может, по их разумению, нести опасность. Забирают щипчики для подстригания ногтей – ими, оказывается, можно ударить солдата в глаз. Любые протесты бесполезны. Хотя ведь в глаз можно ударить и пальцем, и шариковой ручкой… Но солдаты возражений не слушают. Дело в том, что, помимо вопросов безопасности конвоя, ими движет банальный корыстный интерес. Часто конфискованные «опасные» вещи уходят в личное пользование солдата.
Можно возмутиться. Тогда все изъятые вещи аккуратно складываются в подписанный кулечек, - но отношение к вам со стороны щенков, одетых в солдатскую форму, становится хуже прежнего. Они еще боле ожесточенно терзают ваше имущество. Они уже ничего не ищут, просто пытаются унизить вас и нанести вам материальный ущерб.
Если у заключенного тяжелая уголовная статья, такая, как бандитизм или разбой, - процедура обыска неизбежна. Неизбежна она и в том случае, если у зека на арестантском деле начертана красная полоса, означающая «склонность к побегу или нападению на конвой». Такого арестанта солдаты обыскивают долго, но с перепуганными лицами.
Если же арестант обычный, так сказать, «законопослушный», то обыска можно избежать, сунув жадному солдату пачку сигарет или кусок мыла.
Но жадность и трусость не имеют границ! Часто солдатики хотят совместить приятное с полезным: и обыск провести, украв что-нибудь, и пачку сигарет взять – как бы в пользу будущего хорошего отношения.
Привыкнуть к тому, что каждый день топчут твое достоинство, - нельзя. Бороться – сложно. Заключенные психуют, огрызаются, вырывают из воровских рук свои вещи. Теперь уж хорошего отношения точно не жди! Конвойные щенки начинают в ответ показывать зубы – кричать, поторапливать, угрожать зекам физической расправой. Бывали случаи, когда они от слов переходили к делу. Конвой всегда прав!

Поездка из тюрьмы на вокзал – тоже мучение. Экономия казенного бензина приводит к тому, что количество «воронков» сведено до минимума, а количество арестантов, запиханных в эти душегубки, доведено до максимума. Дело усугубляется наличием вещей этапников. У каждого зека имеется по меньшей мере одна сумка, иногда две. Сумки, баулы, пакеты лежат в «воронке» буквально вперемешку с людьми – на руках, на спинах, на груди...
Летом все это пережить особенно трудно. «Воронки» превращаются в духовки, А для некоторых заключенных становятся гробами. Я видел своими глазами, как люди в «воронках» теряли сознание и их волоком тянули к решетчатой двери, туда, где хоть чуть-чуть больше воздуха. Ощущение в летнем «воронке» такое же, как в сауне. Пот катится с человека градом, нет смысла даже вытираться. Вся одежда становится насквозь мокрой. Люди глотают валидол.
Конвой видит мучения арестантов. И часто специально продлевает их, останавливая машину на солнцепеке. Сами конвоиры прячутся при этом в тень. Эта пытка может длиться часами.
Выгрузка арестантов в вагон – тоже очень опасная процедура. Конструкция «воронка» такова, что при выходе, если не пригибаться, можно разбить голову о стальной косяк двери. Пятна крови на полу автозака возле двери свидетельствуют, что здесь это происходит часто.
Купе «столыпина» даже чуть меньше, чем купе обыкновенного вагона. Но, в отличие от вагонов, в которых путешествуют свободные люди, здесь в каждое купе набивают человек по двенадцать. Иногда больше. Стены, лавки, полки обиты железом и окрашены в мрачный серый цвет. Дверь и стена, обращенная в коридор, изготовлены из мелкой решетки, чтобы нельзя было просунуть руку. На противоположной от купе стене вагона – мутное окно, тоже зарешеченное.
С первого взгляда понимаешь – вся эта конструкция создана для издевательства над человеком. Здесь не так мучительно, как в «воронке», но условия нормальными назвать нельзя. Теснота, духота и пыль – вот спутники людей, путешествующих в «столыпине». Спать можно только в порядке очереди. Одни спят, другие сидят, прижавшись плечами друг к другу на влажных от пота лавках. Зимой эти лавки ледяные. Все, как нарочно, сделано так, чтобы заключенные почаще заболевали. А, может, действительно, нарочно?.. Чем больше их в дороге умрет – тем лучше для буржуазного государства?.. Нет человека – нет проблемы.
«Столыпин» – всего лишь неодушевленный предмет, вагон. Он таков, каким его сделало человеческое зло. И этот вагон служит для причинения физических и моральных страданий людям. Как бесплатное приложение к нему – конвой.
Заключенные, по прихоти солдат, уже в «столыпине» могут быть подвергнуты новому обыску. Интересы безопасности этого не требуют, ведь всех только что обыскали. Просто солдаты используют еще одну возможность украсть все, что попадет под руку – мыло, сигареты, носки. Если пытаешься пресечь разграбления – иногда начинают клянчить, а иногда – звереют. И тогда всю поездку могут превратить в ад. Даже в туалет сходить по нужде будет невозможно – надо часами упрашивать замначальника конвоя, старослужащего сержанта, чтобы позволил выйти по естественной надобности.
Конвой глумится. Зимой, в холод, когда чаще, чем обычно, возникает подобная нужда, в туалет все равно выводят только раз в четыре часа. Это тоже – пытка и унижение человеческого достоинства, низводящая людей до уровня животных. Арестанты кричат, ругаются, по вагону летает мат, а солдат-караульный прогуливается, как ни в чем не бывало, вдоль купе-камер, нацепив на лицо маску безразличия.
Но выход есть! Мужчины справляют нужду в полиэтиленовые бутылки, банки… Было и такое, что один полусумасшедший дед справил нужду прямо в собственную сумку. А иногда заключенные, в знак протеста, пускают струю из купе на пол коридора, под ноги конвойному. После этого прибегает начальник караула, прапорщик, ругается и выводит зеков в туалет, как жест доброй воли. Но это очень скользкое «добро». В туалете, по одному, заключенных легче избить. Солдаты, воспитанные доморощенной украинской системой и заморскими боевиками, только и могут, что впятером лупить одного! Только на это хватает им храбрости и мужества.
Летом применяется еще одно издевательство – солдаты не дают воду. Что это значит в жару – можно представить. А с недавних пор добавилось к этой гирлянде пыток новое звено – конвой запрещает курить. Почему? Ведь купе даже оборудовано пепельницами. Солдаты говорят, что курить можно в туалете. Но туда выводят раз в четыре часа, как уже было сказано. Что значит ни разу не затянуться в течение четырех часов – поймет любой курильщик со стажем! А курит в наше время большинство взрослых мужчин.

В чем причина жестокости молодых пацанов-солдатиков? Не исключено, что дома, возле своих мам, они были совсем другими – ласковыми, отзывчивыми юношами...
Государство превратило их в палачей. Я был свидетелем, как прапорщик, начальник конвоя инструктировал молодого солдата. Говорил, плохо скрывая усмешку, что все заключенные – это жестокие преступники, коим терять нечего, а потому любой зек с легкостью пойдет на убийство солдата, и т.д. Прапорщик смеялся, но я видел, как в глазах солдатика медленно зарождался страх, который затем превращался в ужас… и в ненависть. Нет ничего опаснее. Чем ненависть перепуганного человека. Да еще облеченного хоть небольшой властью!
Но все эти издевательства над арестантами при этапировании не так уже бессмысленны. Нет! И боксики-накопители, и душегубки-«воронки», и архаичный «столыпин», все служит вполне определенной цели – максимально ослабить заключенного физически и морально, низвести до состояния животного, вытравить из него все человеческое. И, главное, - сломить волю к сопротивлению! Пусть привыкнет молча терпеть хамство, побои и ментовский грабеж. Пусть придет к мысли, что иначе и быть не может!

Этап – это не только катание в «столыпине», но и пересыльные тюрьмы, в которых транзитные заключенные, выпрыгнув из «воронка» у привратки, не успевают прикоснуться к земле, как уже попадают под дубинки местных тюремщиков. Тюремщики заставляют ослабевших в поездке арестантов идти гуськом, держа над головой сумки с вещами. Иногда беспричинно заставляют лечь на землю, лицом вниз. А еще заключенных в транзитных тюрьмах травят собаками, пропускают через бесчисленные унизительные шмоны… Селят в транзитные камеры с клопами, вшами, черными от сырости и плесени стенами… В камеры, где из унитаза периодически вылезают крысы…
Заключенные на этапе совершенно беззащитны. Заявления и жалобы администрация пересыльных тюрем у них не принимает, - как будто этих людей и вовсе нет.
Особо отвратительные, чудовищные сцены разыгрываются на вокзалах, которые не приспособлены для того, чтобы автозак мог подъехать вплотную к «столыпину». Тогда заключенных ведут прямо через перрон, а порой и через здание вокзала.
- Сесть! Вещи над головой! – истерично орут солдаты конвоя, стараясь
перекричать такой же истеричный лай караульных псов.
Вокзальная публика испуганно шарахается.
- По сторонам не смотреть! Не разговаривать! Рожи в пол! – орут
солдаты и тычут в заключенных стволами заряженных автоматов.
В отличие от этапов 150-летней давности, к осужденным сейчас никто не
подходит, хлеба не дают, слова поддержки не говорят. Самим бы целыми остаться! Опасность для гражданских вполне реальна: злые, трусливые солдаты, не ведающие слов «ответственность перед обществом», могут и в безоружный народ пальнуть. А что? У них же инструкция!
А осужденным, действительно, лучше по сторонам не смотреть. И уж, ни
в коем случае, не разговаривать с публикой. Сразу стрелять конвой, может, и не будет, но избить резиновыми палками - это обязательно! Еще могут уложить на бетонный пол вокзала и долго продержать в таком положении…
«В Хмельницком нас продержали вприсядку на перроне более получаса, -
рассказывал мне один знакомый. – Это ощущение незабываемое! Контраст потрясающий! Рядом – жизнь, движение, яркие витрины магазинов и баров, вольные, нарядно одетые люди… И все останавливаются, чтобы выпученными от удивления глазами посмотреть на это жуткое цирковое представление. Стыд, горечь, ненависть к конвою – все перемешалось в душе!
Никто к нам не подходил. Конвой вел себя так, чтобы обыватели сразу
поняли – нас надо бояться! Тонкий психологический трюк.
Потом нас вывели на железнодорожные пути.
- Сесть на рельсы! Голова между колен!
Конвой четко следовал своим инструкциям. Хотя я не уверен, что в
инструкциях оговаривается сидение зеков на рельсах. Скорее всего, это была импровизация. На рельсах мы просидели еще час».
Вот еще одно умышленное унижение, причем, совершенное принародно.
Надо обязательно показать зевакам, что эти люди – преступники! И конвой старается, показывает. Крики, лай собак, озверелые физиономии солдат, перепуганные пассажиры и серые от усталости и душевной муки заключенные, бредущие вприсядку, гусиным шагом, один за другим, держа сумки над головой… Каторжане ХIХ века не позавидовали бы!

И опять задаю вопрос – в чем причина такого обращения, пусть даже и с
преступниками, но все же – с людьми, имеющими по закону свои права? Существует ошибочное мнение о некоей врожденной агрессивности и жестокости тюремщиков. Но тюремщиками не рождаются. Врожденные свойства человека, конечно же, имеют значение, но не это главное.
Этап – особое состояние заключенного. Это путь в места лишения свободы. Все, что заключенный узнал в СИЗО и в ИВС о способах сопротивления системе, должно, как шелуха, облететь.
Пенитенциарная система использует этап для психологического изменения заключенного, унижения его человеческого достоинства, физического измождения, подавления воли к любому сопротивлению администрации. Заключенный должен вступить в новый мир – мир лишения свободы – уже в другом качестве. Теперь он не обвиняемый, не подсудимый, а осужденный.

 Отправлено: 21.02.09 22:25. Заголовок: МЕСТА ЛИШЕНИЯ СВОБОД..

МЕСТА ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ

Многие заключенные считают, что после вступления приговора в законную силу они теряют все гражданские права. Мол, в СИЗО наша вина была еще не доказана, а после суда – все!
Это ошибочное и очень вредное мнение, хотя, действительно, юридический статус человека после приговора меняется. Но это никак не отражается на правах осужденных. Все права человека за осужденным сохраняются. Так записано в Конституции. Но тюремщиками умышленно культивируется легенда, что человек в колонии – это уже не человек. Он, будто бы, не имеет права ни на личные вещи, ни на личное мнение, ни на здоровье. Жизнь его всецело в руках тюремной администрации! И администрация действует соответственно, абсолютно уверенная в своей безнаказанности.
А в Киеве, в Главном департаменте по исполнению наказаний, сидят полуграмотные генералы, которые уже давно не видели заключенных живьем. И пишут они инструкции, правила внутреннего распорядка, идущие в разрез с Конституцией и с Европейской конвенцией по защите прав человека.
2003 год. Маленький городок в Черновицкой области, расположенный почти на границе с Молдавией, в живописном месте, окруженный со всех сторон пышными яблоневыми садами, оставшимися в наследство нам, разворованной Украине, от СССР. Чистый, хрустальный воздух. Кажется, его можно пить. Чувствуется близость Карпат и Кодр. Это Сокиряны.
Слухи об ужасах приема в колонию распространялись среди зеков еще в «столыпине». Люди рассказывали друг другу все, что знали и слышали об этом. И все реагировали на услышанное по-разному. Одни начинали истерически веселиться, пытаясь спрятать свой страх перед близким будущим, другие угрюмо молчали, обдумывая, как себя вести… Полностью сохранивших хладнокровье не было. Каждый в душе переживал тягостное ожидание.
После «столыпина» - почти часовая поездка в «воронке» по ночной Буковине. Зеки пытаются выглянуть в скудное, зарешеченное окошко спецмашины, но ничего не видно. Тьма. Поле. Это только усиливает нервное напряжение, охватившее всех.
Яркий свет прожекторов, лязг открываемых стальных ворот, вышка, под которой, как облака, клубы колючей проволоки. На вышке «вертухай».
- Сколько? – кричит он.
- Тридцать! – лаконично отвечает ему старший конвоя.
Долгая езда по территории колонии. Судя по времени поездки, территория
огромная. Наконец, останавливаемся.
Момент выхода из «воронка» и перехода через порог любого
пенитенциарного учреждения – пугающий момент. Впереди неизвестность. Впрочем, в Сокирянах в 2003 году эта неизвестность быстро становилась мрачной, откровенно жестокой действительностью.
Люди, выпрыгивавшие из «воронка», сразу попадали под град ударов войскового наряда, наряженного, как чучела, в маски и шлемы, похожие на сварочные очки. Били с остервенением, со всего размаха. В тусклом свете фонарей только и мелькали блестящие черные молнии ментовских палок. Все это сопровождалось воплями: «Бегом! Быстро!». В этой ситуации лучше – бежать, меньше достанется ударов. Бегут все. Стараются прикрыться тяжелыми сумками с вещами. Еще совсем недавно эти сумки казались неподъемными. Теперь же их, как пушинки, закидывают за спины, прикрывают ими голову, почки.
Побои, вопли, темнота превращают людей в обезумевшую от ужаса толпу, стадо затравленных животных. Тут невозможно ошибиться, куда бежать: от «воронка» до дверей темного серого здания выстроен живой коридор из тюремщиков. Ни свернуть в сторону, ни вернуться назад! Сзади тоже бегут…
Мрачный боксик. Они одинаковы во всех тюрьмах. Всех сбивают в этот загон для людей. Последующий обыск выглядит так:
Помещение с огромным столом в центре. Он занимает почти все пространство этого боксика. Заключенные жмутся к стенам. Они почти лишены возможности двигаться. Сумки с вещами ставят на стол. Ржущие, придурочного вида тюремщики стоят на столе, пританцовывая в ожидании добычи. Одеты они очень пестро: от вполне гражданских дубленок до замусоленных, затрапезных камуфляжей. Продолжая отпускать какие-то глупые шутки, гогоча, с чувством собственного превосходства, тюремщики высыпают все вещи прямо на стол.
Начинается вакханалия. Это похоже уже не на обыск, а на обычный грабеж, прикрытый инструкцией внутреннего распорядка колонии. Забирается все: любые вещи, на которых есть хоть одна светлая полоска. Постельное белье, если оно не идеально белое и на нем есть хоть один нарисованный цветочек или листик. Забираются все свитера, подушки, одеяла.
Тюремщики глумятся. Они, не стесняясь, разглядывают обувь заключенных, приставляя к ней свои ноги, давая недвусмысленно понять, кто будет следующий хозяин ваших ботинок. Так же забираются и все куртки.
Командовал всей этой вакханалией в то время майор Урсатий. Ходили слухи, что или у него, или у его жены в городе есть магазин «секендхенд», и все изъятое у осужденных уходит прямиком на полки этого магазина. Достоверно сказать нельзя, но, увидев сцену отъема вещей у осужденных, можно придти к выводу, что магазин существует. Но Урсатий, как видно, делился и с подчиненными: некоторые свои вещи осужденные узнавали потом на работниках колонии. Сознание своей безнаказанности и вседозволенности позволяло им, не стесняясь, ходить в чужих сапогах и куртках.
Осужденным оставляли после обыска только то, что позволяла инструкция: две пары трусов, две пары носков, две футболки, один спортивный костюм, носовые платки, принадлежности личной гигиены и еще кое-что по мелочи.
Не знаю, куда уводили осужденных, которые прибыли для отбытия наказания в колонии. У них тоже был какой-то транзит барачного типа. Не знаю, что им давали взамен отобранного, но в первую ночь им не дали ни матрасов, ни одеял. Счастье, если ты приехал в Сокиряны летом, а не зимой!
Перед тем, как увести осужденных в карантинный барак, им подсовывается на подпись прелюбопытная бумага. В ней три или четыре пункта. За каждый надо расписаться. Пункты обычные: предупреждение о том, что возможно наказание за нарушение режима содержания, наказание за плохое отношение к работе, к казенному имуществу… Ничего особенного. Интерес представляет лишь последний пункт. Он гласит, что вы не возражаете, чтобы ваши гражданские вещи были преданы сожжению.
Пункты этого документа расположены таким образом, что последний пункт осужденный, как правило, не читает. Упор делается на первый пункт о режиме содержания. А потом офицер говорит, что дальше ерунда, не заслуживающая внимания, чистая формальность. Осужденный, после побоев, полученных в первую же минуту пребывания в колонии, и обыска, похожего на грабеж, потрясен и не может внимательно изучить текст документа. Сказывается и усталость после этапа, да и время позднее...
С точки зрения психологии все рассчитано верно. К тому времени, как приходит время подписывать, что «не возражаете», вы уже ни о чем не думаете, кроме того, чтобы вас оставили в покое и дали поспать. Самое заветное желание – закрыть глаза и не видеть работников колонии! В такой момент человек может подписать что угодно, хоть просьбу о собственном расстреле.

В других колониях, как мне потом стало известно, этот психологический трюк используется иначе. То есть еще более безнравственно. Уставшие, избитые, морально растоптанные люди, не читая, подписывают согласие на сотрудничество с администрацией, обязательство добросовестно относиться к труду, отход от воровских традиций (что, в условиях ИТК, равносильно согласию сотрудничать с администрацией). Человек с первых минут нахождения в колонии, попадает в ловко расставленные сети. Потом сеть умело затягивается…
Можно, конечно, и отказаться что-либо подписывать. Но многие уже сломлены морально, другие не в состоянии читать и адекватно воспринимать прочитанное. Лишь единицы отдают себе отчет в том, что именно происходит, и отказываются подписывать любые бумаги. Тогда на них оформляется рапорт. Формулировка стандартная: «отказ от выполнения законных требований администрации». И сразу следует наказание – до 15 суток карцера. Человека необходимо привести к покорности любым способом!
В карцере осужденного могут и избить. Кидают в это холодное, с вшами и клопами помещение, без верхней одежды. Обещают дать позже робу. Но почти всегда это остается лишь обещанием.

В Сокирянах тех, кто прибыл для отбытия наказания в тюрьму, нельзя испугать карцером. Даже если все подписано, даже если осужденный ничего не нарушил, если выполнил все, в т.ч. и незаконные требования администрации, - его все равно помещают в карцер. Только здесь это называется – карантин для осужденных с самым строгим режимом содержания.
Люди в камеру, после обыска, заходят порой в одних трусах. Вся одежда, уцелевшая от алчных рук сотрудников, проводивших обыск, остается в коридоре – теперь уже по прихоти «ветухаев» карцера. Нередко приходится первую ночь спать на голых досках нар, в одной черной рубашке, которую вам благосклонно оставили, и в одних черных трусах (все другие цвета изъяли, как «неположенные»). Под голову вместо подушки можно положить рулон туалетной бумаги. Ни одеял, ни матрасов - даже если на улице мороз...
Отопления в камерах нет. Изо рта от дыхания идет пар. Камера таких размеров, что нет возможности сделать и трех шагов. Через три дня вам могут выдать робу, ботинки, шапку и… шинель. Если все это вам придется не по размеру – ваши проблемы!
Так, одному из вновь прибывших осужденных, у которого был 56-й размер, выдали старую шинель 46-го размера, шапку, которая была бы впору дошкольнику, и ботинки, которые этот человек просто не мог надеть. Такого издевательства не было даже и в СИЗО!
Розетка в этом помещении не предусмотрена. Кипяток надо унизительно долго просить у прапорщиков-контролеров. Они не отказывают, приносят, но не кипяток, а так… тепленькую водичку. В ней и чай заварить невозможно. Баланда очень скудная.
И так – в течение десяти дней. В холоде, постоянно дрожа всем телом, впроголодь. Два раза в день в камеру заходят представители администрации. Надо встать и что-то там доложить. Если не сделаешь этого, могут написать рапорт по известной уже формулировке. Холод, голод, постоянный моральный и физический пресс администрации – так у заключенных проходит карантин.

На воле многие думают, что карантин - это срок, за который можно определить, не болен ли осужденный, чтобы сразу начать его лечить и оградить от заражения остальных «жителей» колонии. Так знайте - это вранье! За десять дней вы не дождетесь ни одного посещения врача, ни одного вызова в медчасть. Никакого медосвидетельствования. Карантин в украинских тюрьмах и лагерях давно уже приобрел совсем другую функцию – карательную.
«Карантин» – чтобы человек понял, что он уже не человек. Что сопротивляться бесполезно – уже никто не поможет. Осужденный в карантине должен смириться с тем, что администрация колонии – это небожители, которые могут с ним сотворить все, что угодно. А могут и пощадить – но для этого осужденный должен быть послушным, молчать и спрятать свое человеческое достоинство до лучших времен.
«Карантин» – это холод или жара, смотря по сезону, но всегда – унижение, голод, побои; все, как говорится, в одном флаконе.

 Отправлено: 21.02.09 22:26. Заголовок: ..

УСЛОВИЯ СОДЕРЖАНИЯ

Если бы эсэсовцы в Дахау или Майданеке увидели, в каких условиях содержатся украинские осужденные, то умерли бы от профессиональной зависти. По своей сути эти условия мало чем отличаются от условий в концлагерях. Но они прикрыты легкой вуалью гуманности и демократии. Нет, открыто здесь никого не убиют! Современные тюремщики оказались хитрее эсэсовцев. Убивают они людей медленно, изощренно, наслаждаясь самим процессом.
Держали, к примеру, осужденных в камерах 2х3,5 м вчетвером. Низкий потолок подвального помещения, сырость. Даже летом зеки здесь сидели в фуфайках. О зиме и говорить нечего!.. Отопления не было. Пар от дыхания – обычное явление в камере. Доски на полу становились влажными от ледяной сырости, а иногда подмерзали и напоминали каток. С потолка свисали тяжелые капли воды. Когда они срывались, то звучно падали на пол, на стол, или бесшумно – на матрасы и нары, на головы и плечи осужденных.
В природе крысы и мыши не уживаются на одной территории. Но только не в тюрьмах. Очень часто здесь можно наблюдать рядом два вида этих грызунов. Под полом в камере копошатся мыши, а из дыры унитаза периодически выскакивают крысы, отряхиваются, удивленно-испуганно смотрят на людей и ныряют обратно в унитаз.
Ночью крысы охотились на мышей. Камера оглашалась отчаянным предсмертным визгом пойманных зверьков. Выдержать это трудно, но заключенные в камере были лишены выбора… Под конец привыкаешь даже к тому, как ночью, в темноте, по лицу пробегает мокрая крыса. Хотя ощущение не для слабонервных.
А с наступлением утра осужденным вновь грозила опасность со стороны зверей двуногих! По какой-то самостоятельно выдуманной инструкции заключенным в камере не разрешалось сидеть на матрасах. Матрасы сворачивались и складывались в угол. Хочешь присесть? Пожалуйста – но только на голые доски этих нечеловеческих кроватей. Если обитатель камеры клал на нары даже свернутый матрас и облокачивался на него, из-за двери раздавался окрик: «Что за сон?!». Несколько таких окриков – и осужденный получал от пяти и выше суток карцера. На досках можно только сидеть.
Сами нары здесь очень оригинальной конструкции. Располагаются они под углом к стене, задранные вверх. То есть осужденный, укладываясь спать, по законам физики, сползал к стене. Тогда между собой и стеной человек укладывал одеяло, отодвигался от стены, как только мог. Но во сне все равно сползал к ней. А стены в этом заведении холодные, влажные. И зимой, и летом. Электрические розетки отсутствуют, а про кипяток, приносимый вертухаями, я уже говорил…
Пищевой рацион настолько скуден, что через месяц питания супом с тремя зернами перловки и одним непорезанным листом капусты, и почти такой же кашей в качестве второго блюда, людей начинало ветром шатать в прогулочных двориках. В довершение ко всему, в 200202003 гг. посылки осужденные могли получать только раз в полгода, до 8 кг весом. Это позволяло лишь не умереть слишком быстро. Овсянку заливали с вечера холодной водой, к утру она разбухала – ее и ели…
Но даже на эти редкие посылки администрация тюрьмы положила глаз. Был разработан целый механизм их отъема. В тот день, когда человек идет за посылкой, ему в камеру подонок-контролер подбрасывает какой-то «запрет» – карты, заточку… Или пишет рапорт за сон днем. Осужденного без обсуждений закрывают в карцер. Ему уже не положена посылка! Ее кладут в камеру и она лежит там 10-15 суток. Осужденный, освободившийся из карцера, находит ее в растерзанном виде. На все протесты тюремщики лишь цинично ухмыляются. И столь же цинично заявляют, что это – работа крыс!
Только вот ели крысы продукты как-то выборочно и изобретательно. Прежде всего, съедалось мясное, сыр. Овощи и фрукты, как правило, оставались. Но, к сожалению, за две недели они увядали и сгнивали.
Возможно, к уничтожению посылок и прикладывали свою лапу грызуны, но львиная доля съеденного приходилась все-таки на «крыс» в форме, с первого взгляда похожих на людей…

Каждое утро во время проверки по камерам проходил майор Урсатий со своей отвратительной свитой. Кроме шмонов, отбора вещей и управления магазином поношенной одежды, он еще и курировал тюрьму. Каждое утро, заходя в камеры, он с маниакальным постоянством повторял одну и ту же фразу: «Каждый зек должен болеть туберкулезом, геморроем и быть полуслепым! Если у вас всего этого еще нет, то это не ваша заслуга, а наша недоработка!».
Слушая каждый день этот бред садиста, зеки зверели, начинали еще больше ненавидеть тюремщиков и… болели. Через полгода после того, как в это страшное место завезли людей, осужденных на тюремное заключение, из 70 человек 30 заболели туберкулезом и были вывезены в туберкулезную колонию в Херсон. Многие не вернулись оттуда.
Колония особого режима для больных туберкулезом конца 90-х – начала 2000-х – не больница, а, скорее, фабрика по уничтожению заключенных. Голод, антисанитария, отсутствие грамотной диагностики и, соответственно, отсутствие полноценного лечения. Были моменты, когда за год численность этой колонии не изменялась, хотя туда постоянно приходили этапы с больными зеками, а освобождалось в три раза меньше, чем поступало. Впрочем, другие тоже освобождались. Только в гробах.

Еще одним поводом ущемить заключенного является свидание с родственниками.
Человека, как чучело, одевают в грязную тюремную робу, чудовищную шапку, заковывают руки в наручники – не спереди, а за спиной – и потом выкручивают руки назад, при этом наклоняя голову зека почти к земле… И так ведут на свидание. Причем администрация пытается так подстроить, чтобы родственники увидели зека именно в таком положении, а не спокойно сидящим за стеклом в кабинке для свиданий.
Для чего это нужно таким, как майор Урсатий? Опять же, с точки зрения психологии тюремщики все рассчитали правильно; если учесть, что их цель в данном случае – продемонстрировать свое могущество и полную беззащитность заключенного. Они пытаются внушить даже родственникам осужденных, что человек, попавший в тюрьму, - ничтожная букашка, которую в любой момент могут раздавить.
Есть разные матери и жены. Одни, видя унижение сына или мужа, только плачут. Другие, возможно, считают, что наказание справедливо – так и надо ему!.. Но такие, как правило, и на свиданья не ездят.
А есть родственники, которые, увидев издевательство над близким человеком, и без того наказанным лишенным свободы, идут жаловаться прокурору.
В последние годы подобное отношение к заключенным уже не является постоянной практикой, но периодические всплески хамства и садизма со стороны тюремной администрации по-прежнему наблюдаются.

Стоит уделить внимание и гостинице при колонии, предназначенной для длительных свиданий заключенных с родными. Стоимость одного места в сутки – 10 гривен. Заключенные тоже платят. Если к человеку на свидание приехала жена с ребенком, то за трое суток они должны заплатить 90 гривен. Прошу заметить, что в 2006 году цены начали расти. Во многих колониях в сутки за одного человека уже требуют 15 гривен. А в отдельных колониях – и 17, и даже 20!
Какие же удобства в этих тюремных гостиницах? Маленькие комнаты с обшарпанными стенами – ремонт если и делался, то давно. Кровати с продавленными сетками, грязные, драные матрасы, из которых сыплется труха и в которых живут клопы. Постельное белье выдают, но вид у него уж очень непривлекательный… К тому же и влажное оно. На полу облезлый линолеум. Настолько облезлый, что рисунок на нем определить невозможно. В некоторых местах линолеум отделился от пола, порвался окончательно и через дыры видны серые доски.
Наступает ночь – начинается мышиная охота. Продукты на столе оставить нельзя, иначе к утро большая часть ваших припасов будет изгрызена.
Но самое «замечательное» – это температура. Зимой в углах комнаты под потолком иней. Шапку снять невозможно – мерзнет голова. Мама, которая приехала ко мне, пальто не снимала. Так, одетые, и спали. Горячей воды, конечно, тоже не было. А чай, если завариваешь его не в кухне, а в комнате свиданий, от холода не заваривался.
Вот в такие условия попадают родители, жены, дети осужденных. Покорно платят столько, сколько «заломит» администрация. Желание увидеть близкого человека, страдающего в тюрьме, преодолевает все!

Если говорить конкретно о Сокирянской колонии, то там был случай: мать один из осужденных, вернувшись в декабре с длительного свидания, заболела тяжелой формой бронхита. Тогда ее сын-осужденный, плюнув на то, что он полностью зависим от тюремной администрации, написал заявления в Прокуратуру Украины и в Евросуд. Естественно, администрация ИК начала его прессовать. При этом использовала один из своих излюбленных приемов – «воспитание через коллектив».
Камеру, где сидел строптивый осужденный, стали чаще, чем обычно, обыскивать, переворачивая все вверх дном, разбрасывая по полу зековские пожитки и топча их сапогами. Сокамерникам говорили, что все это из-за того жалобщика… И нашлись несколько человек, которые пошли на поводу у ментов. Но остальные зеки их быстро поставили на место. Ведь среди заключенных есть полезная традиция – не верить ментам, считать все слова и действия тюремщиков вражеским деянием и провокацией. К тем, кто все-таки, по своей глупости, поддержал администрацию, сразу изменилось отношение – они стали чужими, почти врагами.
Зато после всех скандалов обстановка в свиданочной гостинице изменилась к лучшему. Начался ремонт и в каждую комнату поставили вентиляторы-обогреватели. Лед тронулся!
Но почему родители осужденных раньше ничего не предпринимали? Ведь многие годами ездят к своим мужьям и сыновьям в колонию. Зимой мерзнут, простужаются. Летом обливаются потом, покрываются сыпью и пьют сердечные капли… И молчат. Покорно, униженно, как рабы. Люди просто опасаются за здоровье и жизнь своих близких, находящихся за решеткой, полностью во власти администрации. И думают, что благополучие осужденных всецело зависит от покладистости и послушания. Также надеются они на порядочность тюремщиков… А вот этот последний пункт особенно хромает!

Так сложилось в украинских правоохранительных органах (ПО), что работа в тюрьмах и колониях является самой непрестижной, самой низкой ступенькой в иерархии могущественной силовой системы. Сотни, а может и тысячи работников милиции совершают по всей стране различные преступления. Начиная с пыток задержанных в райотделах милиции и заканчивая взятками, перепродажей изъятых наркотиков, «крышеванием» наркобаронов. Но очень редко преступники в погонах попадают за решетку. Система бережет честь мундира. Она рьяно охраняет свое спокойствие и создает над собою ореол непогрешимости и величия.
Своих сотрудников, преступивших закон, система укрывает от правосудия. На все жалобы заключенных по поводу пыток, других незаконных методов ведения следствия, даются стандартные отписки – мол, «факты, изложенные в жалобе, не подтвердились». Но бывает, что дело заходит слишком далеко. Слухи о преступлениях подчиненных доходят до руководства МВД и до прокуратуры. Более того – выплескиваются и за пределы… Сильно скомпрометированных ментов уже не могут оставить работать на старом месте, - их начинают «прятать». Лучше всего это можно сделать, отправив проштрафившегося мента на работу в тюрьму или колонию, эту клоаку правоохранительной системы.
За все время нахождения за решеткой я редко встречал кадровых тюремщиков – тех, кто осознанно, после срочной службы во внутренних войсках, шел на постоянную работу в эту систему. Но и такие фанатики, по мере продвижения по служебной лестнице, подверглись профессиональной деформации, становились бездушными и жестокими. А огромный опыт работы, хитрость позволяли им манипулировать заключенными, стравливать зеков между собой. И, если в начале своей карьеры они бескорыстно несли службу, то, получив офицерские звания и дослужившись до больших должностей, они поплатились за это душевным опустошением. Такое зло, как коррупция, их тоже не миновало.

Но другой вид тюремщиков еще отвратительнее. Они не деформировались под воздействием пенитенциарной системы, они пришли в нее из других подразделений ПО уже такими – полностью коррумпированными, с садистскими наклонностями и наплевательским отношением к закону.
Несколько примеров:
Начальник сектора максимального уровня безопасности в Сокирянской колонии Келя В.В. раньше работал в таможне на границе Украины и Молдавии. Там, используя свое служебное положение, он напропалую брал взятки со своих и чужих. Его рьяность даже бросилась в глаза местному таможенному начальству, которое само честностью и бескорыстием не отличалось. Даже этих монстров коррупции поразила патологическая жадность Кели В.В.! Его не смогли больше терпеть, уволили.
Келя не пошел работать в тракторную бригаду. Ведь физический труд ниже достоинства таких деятелей. Он пошел работать в местный райотдел милиции. Тут он тоже показал свою подлость, болезненное честолюбие и ненасытное сребролюбие. Уж очень Келя хотел продвинуться по служебной лестнице, - а сделать это можно, лишь имея хорошие показатели раскрываемости преступлений. Было бы сказано!.. Келя стал самозабвенно пытать задержанных, выбивая из них «нужные» для следствия показания. Мираж капитанских погон, перемигивающихся золотыми звездочками и сулящих прибавку к жалованию, застилал разум Кели. Но жестокость бывшего ворюги-таможенника уже не нравилась даже райотделовскому начальству. Начался процесс «съедания» Кели с последующим увольнением.
Он в ответ тоже попытался «съесть» свое милицейское начальство, но оно оказалось ему не по зубам. Все его интриги и сплетни в райотделе не привели к желаемому результату. Келю В.В. выперли из милиции, приклеив ему замечательную кликуху – «ГАД». Под этой кличкой он стал известен всем Сокирянам.
И уже как «Гад», Келя В.В. пришел работать в Сокирянскую исправительную колонию № 67. Так же, как на предыдущих местах работы, «Гад» этот начал гадить и тут. Взятки с заключенных за самые ничтожные нарушения режима содержания, поборы за «благосклонность» – это когда у осужденного берутся деньги, а взамен Келя его теряет из виду…
Сейчас, по крайней мере, сняты ограничения на получение посылок и бандеролей. Но раньше, когда посылку можно было получить раз в полгода, когда зеков держали впроголодь - это было время Кели! Стоило только родителям осужденного ошибиться и прислать посылку чуть раньше положенного времени, сразу начиналось вымогательство сигарет у получателя – в обмен на разрешение эту посылку вообще получить.
Любимое занятие Кели В.В. – задерживать письма осужденных. Как уходящие, так и приходящие. Скрупулезно, строчка за строчкой, прочитывал Келя все письма, попадавшие в его руки. Любые попытки осужденных сообщить родителям о беспредельщике-капитане, пресекались им на корню – такие письма попросту никуда не уходили.
Келя В.В., с точки зрения психологии… Нет, в данном случае уже с точки зрения психиатрии! – типичный больной, страдающий комплексом неполноценности. Маленького роста, и от этого таскающий туфли на высоченных каблуках, похожие на клоунские, с загнутыми вверх носками. Неудачник, так и не сделавший ту блестящую карьеру, о которой всегда мечтал… И, плюс ко всему этому, патологически жадный. В каждом заключенном такой тюремщик видит врага, насмехающегося за спиной над его ростом. Он ненавидит за это всех.
К сожалению, Келя не одинок. Такой психологический тип людей встречается среди работников пенитенциарной системы довольно часто.

Есть и другие – просто садисты. Их хлебом не корми, только позволь поиздеваться над живым существом.
Славик был в звании прапорщика и работал старшим смены одного из корпусов Одесской тюрьмы. К сожалению, не помню фамилии этого экземпляра. Пришел работать в тюрьму он после ЧП на месте прежней службы. А служил он раньше в подразделении «Беркут» и однажды, во время задержания каких-то наркоманов, переусердствовал – забил задержанного до смерти. Возбудили уголовное дело. Но на следствии он оправдался, настаивая, что, де, убил задержанного случайно, когда тот оказывал сопротивление. Я видел Славика, разговаривал с ним - и не верю в подобную случайность. Славик невысокого роста, коренастый и широкоплечий. Каждое движение выдает в нем спортсмена, бойца. А массивная голова с абсолютно плоским затылком и обрюзгшим от пьянки сальным лицом свидетельствует о «высоких» интеллектуальных способностях этого человека.
Привычка забивать кого-то до полусмерти осталась у Славика и после перехода на новое место работы. Заключенные ненавидели его. Очень часто, за малейшее нарушение, Славик вытаскивал арестанта из камеры, отводил его в так называемую галерею – подземный ход между жилыми корпусами тюрьмы и привраткой, и там избивал человека уже так, как хотел. А потом беззастенчиво оформлял на него протокол «о нападении на представителя администрации» и закрывал избитого в карцер.
Очень часто на работу в пенитенциарную систему попадают бывшие ГАИшники. Их жадность воспета в анекдотах и не является секретом ни для кого.

Работник другой колонии - оперуполномоченный Подсинев Е.П. - до того, как стать тюремным опером, был оперуполномоченным в Торезовском отделе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. О жадности и злобности этого человека ходят легенды! Торезские наркоманы, отбывающие срок здесь же, вздрагивали от страха, увидев на территории колонии Подсинева, который еще недавно избивал их в милиции!
Возможно, кто-то мне возразит: мол, и хорошо делал, что бил этих наркоманов… Спорить не буду. Вот только подобная «работа» не имеет ничего общего с законностью и демократичностью, постоянно декларируемыми украинским правительством.

Приводить подобные примеры можно и далее. В пенитенциарной системе их пруд пруди. Как в помойную яму, сюда сливается вся грязь ПО. И здесь они продолжают свою подлую деятельность.

 Отправлено: 21.02.09 22:27. Заголовок: ..

ТРУД В КОЛОНИИ

Для того, чтобы объективно рассмотреть этот немаловажный пункт, необходимо открыть Европейскую конвенцию по защите прав человека и основных свобод. В ней мы читаем: «Статья 4 - Запрещение рабства и принудительного труда. Пункт 2 - Никто не должен привлекаться к принудительному или обязательному труду. Пункт 3 – Для целей настоящей статьи термин «принудительный труд» не включает в себя:
а) всякую работу, которую обычно должно выполнять лицо, находящееся в заключении, согласно положениям ст. 5 настоящей Конвенции или условно освобожденное от такого заключения».
Ст. 5 Конвенции регламентирует заключение человека, осужденного компетентным судом.
Вторит Конвенции и Конституция Украины. Статья 43: «…использование принудительного труда запрещается. Не считается принудительной работа, выполняемая лицом по приговору или иному решению суда…».
И далее: «…Каждый имеет право на надлежащие, безопасные и здоровые условия труд, на заработную плату не ниже той, которая определена законом».
Приговоры украинских судов, по которым содержатся в колониях и тюрьмах большинство осужденных, не предусматривают привлечения к трудовой деятельности. По приговору человека только лишают свободы на определенный срок. Хотя очень часто (такова традиция украинских судов) эти сроки огромны – свыше 10 лет.
Из названий колоний среднего и максимального уровня безопасности, в которых содержится основная масса заключенных, даже изъяли слово «трудовая». Эти учреждения стали просто называться «исправительными колониями», а не «исправительно-трудовыми», как это было раньше.
Но нельзя сказать, что в Украине вообще не выносят приговоров, по которым человек обязан работать. Выносят. За малозначительные преступления украинский суд может вынести наказание «ограничение свободы и содержание в колонии-поселении». Это самый легкий режим содержания. И еще: «осуждение на такой-то срок принудительных работ».
Вроде бы все понятно. Логика железная: если в приговоре есть слова «принудительные работы» - осужденный должен трудиться, хочет он того или нет. Но, разумеется, даже в этом случае – не бесплатно. Если же в приговоре это не значится, следовательно – осужденный просто лишен свободы. Двух наказаний – лишение свободы плюс принудительные работы – за одно преступление не бывает. Это тоже записано в Конституции, в ст. 61.

Но существует еще и Уголовно-исполнительный кодекс. Вот он-то и вступает в противоречие и с Конвенцией, и с Конституцией. В нем написано, что осужденный, попав в колонию, обязан трудиться, независимо от желания.
Тюремщики, как правило, не подозревают о существовании какой-то Европейской конвенции. Да и Конституцию они не читают. Зачем? Есть же Кодекс, в котором ясно написано: зек должен так пахать, чтобы мыслей лишних в голове не осталось. Еще лучше – чтобы никаких не осталось! Еще есть инструкции внутреннего распорядка, которые предусматривают репрессии для зека, не желающего работать.
И инструкции эти усердно применяются. В украинских колониях работа служит отнюдь не средством исправления преступника, а средством давления на осужденных. А заодно и средством обогащения некоторых начальников ИТК. К сожалению, масса заключенных безграмотна. Люди не знают своих прав. В колониях нет юридических консультаций. Однако обязанности заключенных администрация им разъясняет весьма доходчиво: за отказ от работы во всех колониях предусмотрено наказание.
Откзчика сначала сажают в карцер. Три попадания в карцер – и строптивца помещают в сектор усиленного контроля. Это сейчас так называется… А раньше назывался – БУР, барак усиленного режима, тюрьма внутри колонии. Человек может просидеть в БУРе и год, и пять лет. Раньше за отказ от работы могли еще и добавить срок, но сейчас администрация не практикует такое наказание. Чего-то испугались?.. Может, все-таки действуют наши протесты и разъяснения, что сам принудительный труд в колонии – изначально незаконен, а администрация заставляет людей работать на свой страх и риск?..
Говорят, президент В.А. Ющенко, сразу после вступления в должность, проехался по нескольким пенитенциарным учреждениям и был потрясен, видя, что заключенные сидят в камерах-одиночках, в карцерах - за отказ от работы и за невыполнение нормы выработки. Ющенко был потрясен потому, что все это оказалось уж очень непохоже на прилизанную Европу, которую он так любит и куда всей душой стремится! Рассказывают, что осужденных, которым повезло попасть Виктору Андреевичу на глаза, по приказу президента выпустили из сырых, грязных «ям», а администрации было строго высказано, что Украина теперь – Европейская держава, и заставлять людей работать силком никто не вправе.
Но президент уехал – и тюремщики взялась за старое.

А вот ситуация еще более дикая. Как известно, основная масса производственных мощностей в колониях за последние 15 лет уничтожена. Все пришло в негодность и разрушилось. Работой могут быть обеспечены лишь процентов десять заключенных. На эти вакансии стоит даже очередь. Многие осужденные, у которых не осталось родных и близких на свободе, с удовольствием работали бы, чтобы обеспечить себя сигаретами и чаем.
К слову сказать, эти очень важные «на зоне» продукты должны заключенным выдаваться бесплатно, наравне с баландой. На это из бюджета выделяются деньги. Но о бесплатном чае и сигаретах все давно уж забыли! Если бюджетные деньги и поступают, то должностные лица их присваивают.
Итак, работы нет. Для тех, кто хотел бы работать, не находится рабочих мест. Но все это не имеет значения, если вы попали в немилость к администрации. За то, что вы строптивый, гордый или просто слишком умный для зека. Для такого осужденного работа всегда найдется! Предложат двор мести или колючую проволоку крутить – осужденный отказывается. Ну, не позволяют ему принципы работать на администрацию… Не хочешь – пожалуйста! Иди в карцер.
И такая ситуация сложилась в очень многих колониях. Например, в колонии № 51 Одесской области. Там, если вы хотите работать, надо дать взятку ответственному работнику ИК. Но, если вы не хотите работать, работу вам задаром найдут! И сядете в карцер за отказ от выполнения «законных» требований администрации.
В пос. Еленовка Донецкой области, в колонии № 52 – вообще проблемы с трудоустройством зеков. Это колония особого режима (максимальный уровень безопасности) и сидят там, в основном, престарелые преступники, уже неоднократно судимые. На свободе у таких, как правило, уже никого не осталось. Передачи они не получают. Они бы и рады заработать пару копеек на чай и сигареты, - но не тут-то было! А вот политзаключенный Илья Романов провел почти два месяца в карцере-одиночке за отказ крутить колючую проволоку. Ему – слишком принципиальному! – администрация быстро нашла работу, зная заранее, что он от нее откажется. Тем более, поручать крутить «колючку» заключенному – слишком уж черный юмор! Все равно, как если бы приговоренного к повешению заставили самого сколачивать себе виселицу.
Только вмешательство депутатов Верховной Рады Украины и личное мужество Ильи, а также то обстоятельство, что он серьезно заболел, помогли вырвать его из лап тюремщиков.

Но есть места лишения свободы, где производственные мощности сохранились. Примером может служить та же Сокирянская ИК № 67. Еще с советских времен на территории этой колонии действует шахта, в которой добывают камень известняк. Осужденные почти все работают в этой шахте.
Отказ от работы здесь сурово карается – отказчики сидят в карцере и БУРе. Причем – все отказчики, а не избранные принципиальные строптивцы. Можно подумать, что администрация Сокирянской колонии действительно желает перевоспитать преступников, исправить трудом, заставляя их вкалывать и приносить пользу государству… Но не стоит делать поспешных выводов. Сначала надо рассмотреть условия труда в шахте, размер оплаты и некоторые другие, весьма существенные детали.
На почти пять километров протянулись под толщей земли в Сокирянах галереи известняковых шахт. Это грандиозные сооружения. От штреков выработки до выхода на поверхность ездят грузовые автомашины. И два грузовика могут спокойно разминуться в коридорах шахт.
Света в шахте нет. Администрация экономит электроэнергию. Транспорта, который доставлял бы к выработкам шахтеров-зеков, тоже нет. Нечего баловать их, пусть пешком идут! И эти пять километров заключенные топают под землей в кромешной тьме, подсвечивая себе дорогу спичкам и зажигалками, шарахаясь от огромных крыс, которые периодически выскакивают из подземных переулков.
Случалось, что новички отставали от своих бригад, теряли направление и часами бродили в этих мрачных галереях. Заблудиться в подземных лабиринтах очень легко. А из выработки «бугор» уже звонил в штаб колонии, сообщая, что такие-то не пришли в забой. На ноги поднимался войсковой наряд и сытые, вооруженные фонарями, резиновыми дубинками и собаками менты, устремлялись на поиски «беглецов». Конечно, находили. И «за попытку побега» избивали, травили собаками, отправляли в карцер. Так у некоторых заключенных начинались трудовые будни в шахте.
Объяснять ментам, что заблудился случайно, что не собирался бежать – бесполезно. Бойцы войскового наряда не случают объяснений. Они и сами знают, что эти зеки не собирались никуда убегать, но все равно бьют. Жестоко бьют. Чтобы сломать этих «беглецов», растоптать, превратить в безмолвных рабов. И чтобы другим было неповадно. Страх – сильный дисциплинирующий фактор, метод «перевоспитания и исправления» осужденных.
В забое стоит комбайн, который режет известняковую породу, поднимая тучи белой въедливой пыли. Освещение есть только здесь. Комбайн режет камень, а заключенные грузят его в подъезжающие периодически машины. Работают, вдыхая ядовитую пыль, потому что распираторы подневольным рабам не выдаются.
За смену зеки должны загрузить 800 штук камня в машины. 800 штук – это не на бригаду, а на каждого заключенного. Такую норму придумала администрация. Выполнить ее невозможно, если учесть, что один стандартный известняковый кирпич весит 25 кг. Понятно, что грузят эти камни вручную. Тут соседствует технический прогресс ХХ века и ручная работа английских углекопов ХVI века.
Многие не понимают - для чего устанавливать явно невыполнимые нормы? Оказывается, все очень просто. Не выполнишь норму – не получишь зарплату. Осужденные, чтобы не работать совсем бесплатно, нашли выход. Звено из пяти человек целый месяц работает и закрывает план на кого-то одного из звена. Тот в конце месяца получает отоварку в ларьке колонии.
Этот ларек принадлежит кому-то из офицеров колонии, и осужденные вынуждены покупать залежалый товар по явно завышенным ценам. «Счастливчик», купивший продукты, делит их на все звено. Один месяц – один осужденный, другой месяц – другой осужденный… Но даже из это скудной зарплаты администрация высчитывает за спецодежду и рабочий инвентарь. Чтобы избежать еще и этих поборов, осужденные просят свих родных, чтобы те привезли в колонию робы, ломы, лопаты. Дикость украинского капитализма ХХI века!
Горячий обед рабочим в шахту не возят. Администрация объясняет это просто: нет возможности. Привозят лишь хлеб – по одной буханке на пятерых.
Не мудрено, при таких условиях работы, да с таким питанием, заключенных массово косит туберкулез. Больных – уже отработанный материал – вывозят в колонии-больницы, на их место пригоняют новых рабов.
Заключенные в шахте проводят по 10-12 часов. Воды водопроводной под землей тоже нет. Сквозь горные породы сочатся ручьи – отсюда зеки и берут себе воду. На кострах варят чай.
Стволы вентиляции существуют, но электромоторов вытяжки пыли нет – опять пресловутая экономия электроэнергии. Но когда в Сокирянскую колонию приезжает комиссия из Киева для инспекции шахты, двигатели вытяжки чудесным образом появляются. После отъезда комиссии – снимаются и администрация ИК вновь начинает экономить деньги на электроэнергии, складывая сэкономленное к себе в карманы.
Вернувшись после смены в барак, осужденный-шахтер греет себе воду и смывает едкую известковую пыль. Можно, конечно, и в баню сходить, но там почти никогда не бывает горячей воды. Такой режим работы, когда у осужденных совершенно нет свободного времени, и жизнь их превращается в сплошную каторгу, выгоден администрации. По мнению тюремного начальства, осужденных следует низвести до уровня волов под ярмом, бездумной тягловой силы. Пусть у них не останется сил ни на чтение, ни на самообразование, на даже на то, чтобы письмо домой написать… С точки зрения администрации это хорошо: меньше мыслей – больше послушания!
Следующий вид работ – так называемая «площадка». По уровню эксплуатации человека «площадка» находится на втором месте после шахты. Но, с другой стороны, это еще как сказать…
Из шахты вывозят побочный продукт резки камня – известковый песок. Выводят его машинами и на бетонной площадке ссыпают кучами. Осужденные должны лопатами затаривать этот песок в мешки, а потом грузить либо в кузов автомашины, либо в железнодорожный вагон. Работают, как и в шахте, в три смены, без выходных. Либо (если какой-то осужденный подал жалобу) с одним выходным – в воскресенье. Работает на площадке один отряд – сто человек.
За смену осужденный должен наполнить 12 мешков песка. Такова официальная норма, зафиксированная в соответствующих документах. На бумаге это выглядит безобидно. Но в документах не сказано, что это за мешки! Сие, как говорится, сокрыто мраком неизвестности… для тех, кто вздумал бы ознакомиться с условиями труда зеков, не выходя из кабинета.
А мешки очень оригинальные, на них стоит посмотреть. Привезли их с какого-то завода удобрений. В один такой синтетический мешок помещается одна тонна и еще 200 кг песка. Итак, за смену осужденный лопатой должен перекидать больше 10 тонн песка. Любому здравомыслящему человеку понятно, что такая норма невыполнима.
Так же, как и в шахте, здесь не выдают респираторы, а за инвентарь и спецодежду высчитывают. Администрация часто вынуждает рабочих на площадке, как и шахтеров в шахте, просить родных, чтобы привозили рабочий инвентарь. Представьте себе: вот старушка-мать едет на свидание с сыном-осужденным в колонию, тащит большие сумки с продуктами, а на плече – лопату… Чтобы ее сын, в качестве раба, трудился на администрацию ИК!
Поскольку и на «площадке» никто ному выполнить не может, осужденные выходят из положения тем же способом, что и в шахте: группируются по 3-4 человека и каждый месяц закрывают норму кому-то одному. Так и живут.

Подведем итог:
1. Нормальных, то есть безопасных и здоровых условий работы, нет.
Следовательно, администрация места лишения свободы нарушает Конституцию Украины.
2. Оплаты за труд нет, либо она явно недостаточна – не соответствует ни
затратам труда, и полученной учреждением прибыли. Этим также нарушается и Европейская конвенция, и Конституция Украины. Во все времена считалось, что, если человек работает на кого-то бесплатно по принуждению, значит – он раб.
Вот и получается, что подавляющая масса украинских заключенных,
подвергаясь жесточайшей эксплуатации со стороны администрации мест лишения свободы, находится в положении рабов.
Слышу уже возражения: так, мол, было и при Советской власти… Ложь!
Мне рассказывали старые работники ИК, которые несли службу здесь еще в семидесятых-восьмидесятых годах, что осужденные, отработав весь срок в шахте, по освобождению получали деньги и могли сразу купить себе автомобиль ВАЗ.
Как видим, сейчас не купишь и самокат. В жизнь и трудовую
деятельность заключенных, так же, как и в жизнь всех людей, внес «коррективы» капитализм.
Может, кому-то кажется, что известняк и песок нынче – неходовой товар,
и администрация Сокирянской колонии просто не может сбыть его, потому и не платит зекам заработанные деньги? Но мнение это в корне ошибочное. Камень прекрасно продается по всему Западному региону Украины.
Цена одного камня – 1 гр. 50 коп. И, возможно, это цена еще занижена, по сравнению с производством того же стройматериала на свободе: здесь-то рабочая сила дармовая! Не надо быть выдающимся математиком, чтобы подсчитать, сколько дохода приносит каждый зек за одну лишь смену, отгружая 800 штук камня…
Песок реализуется еще лучше. Он широко используется в строительстве
и продается не только на внутреннем рынке Украины, но и в Белоруссию, и в Германию.
Администрация, наживаясь за счет рабского труда осужденных, платит
мзду прокуратуре в Черновцах, в Сокирянах, а, возможно и в Киеве. Чиновники знают об этом рабовладельческом хозяйстве, но закрывают глаза. Всем выгодно, все хорошо кормятся. А самое отвратительное, что это первобытное хозяйство возглавляет депутат райсовета, по совместительству – начальник колонии полковник Липинский В.С. Как депутат он обязан проводить в жизнь демократические прожекты и всякие европейские ценности… Но деньги дороже!
И еще более отвратительный факт (хотя, казалось бы, хуже некуда!): к
эксплуатации заключенных в Сокирянах приложила свою нечистоплотную руку и православная церковь. Иерархи-попы пошли на сговор с демократом-депутатом, и теперь заключенные изготавливают из отходов известняка еще и четки. Нанизывают бусинки на проволоку, в каждой такой низке – 50 бусинок. Это заготовка. Потом эти цепочки забирают монахи соседнего монастыря, прикрепляют к ним крестик – и в церковной лавке это изделие стоит 25 гривен.
А что же перепадает зекам? Все по старой схеме! Невыполнимая норма –
200 цепочек за смену, отсутствие зарплаты и отоварки в лавке колонии... И преждевременная слепота из-за кропотливой работы в неприспособленном темном помещении. Самые проворные заключенные не могут нанизать за смену больше 25 цепочек…
Согласен, попы и монахи, может быть, и не знают, в каких условиях зеки
бесплатно изготавливают им эти бусы. Но, быть может, и знают. Тогда все речи попов о христианском милосердии, как никогда, звучал лживо, цинично и лицемерно!

Аналогичная ситуация во всех колониях Украины. Меняются только
декорации, фамилии начальников ИК и виды работ.
А в последнее время к эксплуатации осужденных присоединилось и
Министерство обороны. По планам конверсии государство должно утилизировать все имущество бывшей Гражданской обороны СССР, - а это миллионы противогазов, респираторов и др. Тут-то и вспомнили о рабском труде заключенных. В некоторых колониях заключенные заняты разборкой противогазов.
Схема эксплуатации та же, повторяться не будем. Заметим только, что
государство выделяет на утилизацию огромные деньги. Кроме того, разобранные противогазы – это тонны алюминия, резины и т.д. Все это тоже стоит денег и, кстати, успешно продается.

Почему же осужденные позволяют так издеваться над собой? Ведь
бывают моменты в жизни любого человека, когда заканчивается последнее терпение, - и такого человека уже нельзя запугать никакими репрессиями!..
Тут администрация использует старый, как мир, принцип «кнута и
пряника». Они понимают, что одни только репрессии – это неэффективно и может вызвать ответную реакцию – бунт. Администрация боится массового мятежа заключенных; тогда придется вызывать войска для подавления бунта, зачинщиков выявлять… С одной стороны – хлопот много, с другой стороны – начальство по головке не погладит, спросит: «Почему допустили?». И придется отвечать. А тут еще журналисты всюду суют свой нос, правозащитники голос поднимают…
Поэтому и придумали такой трюк, как условно-досрочное освобождение –
УДО. В колониях УДО исполняет роль «пряника». Осужденным объясняют: «Да, вы работаете в невыносимых условиях и бесплатно, но зато вы уйдете из этих мрачных стен раньше времени, не досидите два или три года».
К сожалению, этот замусоленный «пряник» играет свою предательскую
роль с успехом. Заключенные становятся послушными, выполняют все распоряжения тюремщиков, даже явно незаконные. Но и в этом случае работать с энтузиазмом, «с огоньком», «весело», измученные зеки не могут… Да и не стоит.
Замечено, что в действительности тюремное начальство не
спешит отпускать самых трудолюбивых зеков на волю путем УДО. Такие зеки, как хорошие станки-автоматы, приносят прибыль, поэтому нужны здесь. Жадность бизнесменов в погонах легко побеждает такие понятия, как «справедливость», «честь», «слово офицера». Когда у передовика производства подходят сроки УДО, администрация начинает ставить ему палки в колеса. Выносят ему выговоры за несуществующие нарушения режима или трудовой дисциплины… Короче, как в том старом мультфильме: «Буренку свою не отдам никому, такая корова нужна самому!».
И эту вопиющую подлость многие зеки проглатывают, как горькую
пилюлю, обильно запивая злобой и ненавистью...
В Сокирянах на шахте 12 лет проработал один осужденный. Работал
хорошо, добросовестно. За эти годы он стал даже очень хорошим специалистом своего дела. Администрация, когда ему подошли сроки УДО, решила его не отпускать.
Общего срока у этого осужденного (к сожалению, не знаю его фамилии)
было 15 лет. Так что после отбытия двенадцати лет его вполне могли освободить по УДО. Но не выпустили, использовав против этого человека тот самый подлый прием, описанный выше. Осужденный не выдержал – объявил голодовку, а потом вскрыл себе вены лезвием от бритвенного станка.
Администрация поспешила его изолировать в карцер, пытаясь скрыть этот
скандальный факт, но осужденный успел сообщить своим родственникам о ментовском беспределе. Те подняли шум, поехали в Киев, в Генпрокуратуру. В итоге администрацию ИК пожурили, а заключенного все же выпустили. Так что эта история закончилась более-менее благополучно.
А вот в другой ИК все закончилось печально. Осужденный работал более
9 лет в быткомбинате колонии. В 2006 году ему уже было больше 60 лет от роду и целый букет заболеваний : от трофической язвы до подозрения на рак. Сидеть Марковичу, как его называли все заключенные, «до звонка» оставалось еще три года. В это время подошли у него сроки УДО. Престарелый Маркович мог бы выйти на свободу. Но администрация колонии так не считала. Комиссию шестидесятилетнему больному человеку постоянно откладывали, ссылаясь на мнимые нарушения дисциплины...
Я видел Марковича. На нарушителя он не был похож. Он еле-еле
передвигал ноги.
В сентябре 2006 года, после того, как ему в очередной раз отложили
рассмотрение его дела в комиссии по УДО, он спокойно пошел в быткомбинат, открыл силовой электрический щит, к которому были подключены промышленные стиральные машины и мощные тены шкафов для борьбы со вшами, присоединил провода к клеммам 380 вольт, обмотал проводами свое тело и включил рубильник. Маркович решил, что так лучше. Спокойнее. Он все-таки ушел от этих сволочей из ПО! Он выбрал страшный, но верный способ.
В колонию прибыла комиссия… И, как и ожидалось, пришла к выводу:
гибель от несчастного случая.
Но в колониях случаются и попытки заключенных в буквальном смысле
сбежать от кошмара резиновых палок, карцеров, хамства и рабского труда «на хозяина». Об этом поговорим далее.

Завершая описание условий труда и жизни в колониях, могу сказать, что
иногда терпение заключенных лопается – и тогда начинаются массовые неповиновения администрации. Выражаются они, как правило, в коллективных голодовках, массовых вскрытиях вен и т.д.
Очень хорошо, что заключенные становятся постепенно более
грамотными. Они стараются сделать так, чтобы все их акции сопровождались информационной поддержкой со свободы. Перед каждой такой акцией они ставят в известность и правозащитные организации, журналистов, госадминистрацию рйона, где расположена колония.
Вспышки возмущения происходят все чаще и чаще. Летом 2006 года
вскрыли себе вены, объявили голодовку и зашили себе рты заключенные Львовской колонии № 30. Протест был направлен против беспредела, который устроил заключенным начальник колонии.
Мало того, что в этом пенитенциарном учреждении было отвратительное
питание и ужасающие бытовые условия жизни зеков. Так он еще заставлял заключенных маршировать под оркестр, собранный из таких же лишенных свободы бедолаг!.. Дошло до того, что над плацем на проволоке был подвешен работающий светофор. Он, по мнению самодура-начальника, должен был упорядочить проход в столовую и на работу разных отрядов колонии. Один отряд на зеленый свет браво марширует под звуки духового оркестра, а другие стоят на красный свет и ждут своей очереди. Наверное, так представлял себе исправление заключенных этот идиот!
Согласитесь, это никак не вяжется с правами человека, да и вообще со
здравым смыслом.
Резонанс от акции осужденных колонии № 30 был огромен. Савик Шустер
даже снял по этому поводу свою программу «Свободу слова». Неприглядно выглядели на экране ТВ перепуганные, трясущиеся чиновники Львовского департамента по вопросам исполнения наказаний. Из зловонного болота пенитенциарной системы, где эти гады чувствуют себя прекрасно, их вытащили на свет общественного мнения, а общественная огласка для них – как солнце для вампиров. Под прицелом журналистских телекамер эти лицемерные фигуры в форме на глазах скукоживаться, куда-то сразу исчезло их хамство и чувство принадлежности к «элите». И они, наконец, предстали теми, кем и являются на самом деле – трусливыми, глупыми, отвратительными негодяями.
Осужденные тридцатки добились соблюдения своих элементарных прав.
Оркестр убрали. Светофор – вершину идиотизма – сняли. Заодно сняли и самодура-начальника.

Вслед за Львовской ИК № 30 такую же акцию провели заключенные
Харьковского СИЗО. Администрация пыталась преподнести это, как проявление солидарности с львовянами. Что ж, и это сыграло свою роль!
Заключенные Украины наглядно продемонстрировали, что деления по
национальностям для них не существует. Русскоязычный Харьков поддержал украиноязычный Львов, доказав этим, что национализм – бредовая выдумка политиков оранжево-коричневой масти, которые придумали эту чушь, чтобы разобщить народ. Но с зеками этот номер не пройдет. Они слишком хорошо знают, кто их враг. И это не зависит от языка, на котором враг разговаривает.
Но солидарность – не единственная причина выступления заключенных
Харьковского СИЗО. Основная причина – это избиения заключенных бойцами спецподразделения в привратке при приеме в СИЗО, это хамские шмоны, когда предметы одежды арестантов перемешиваются с продуктами в сумках, и при этом самое ценное и вкусное исчезает. И так далее, и тому подобное… Арестанты Харьковского СИЗО объявили голодовку.

Уже после в руки мне попала газета «Зеркало недели». В ней я нашел
маленькую заметку, которая очень взволновала меня. Я проникся гордостью за осужденных Сокирянской колонии. Заметка повествовала о том, что в середине августа 2006 года осужденные в Сокирянах объявили голодовку, после того, как им выдали хлеб с червями.
Сначала осужденные попросили дежурного помощника начальника
колонии (ДПНК) заменить червивый хлеб, но получили хамский отказ. ДПНК назвал заключенных «быдлом» и пригрозил вызвать для расправы с ними спецподразделение «маски-шоу». Но на сей раз угрозы не сработали. Осужденные не испугались и начали голодовку.
Молодцы! Акцию они провели профессионально, поставив в известность
не только руководство колонии, но и госадминистрацию и местный Совет в Сокирянах, облсовет и администрацию в Черновцах, средства массовой информации. В теленовостях появился репортах о событиях в ИК № 67. В этот раз телевизионщики от народа ничего не скрыли и честно рассказали, что «в Сокирянской исправительной колонии выявлено массовое нарушение прав человека».
А во всех остальных колониях, по всем городам и областям Украины?..
Везде творится одно и то же. И если люди еще молчат – это не значит, что у них все нормально. Просто терпят еще… Из последних сил. Но и у них когда-то чаша терпения переполнится! Осужденные медленно, очень трудно, превращаются из рабов в людей.

 Отправлено: 21.02.09 22:28. Заголовок: ПСИХОЛОГИЯ ПОБЕГА ..

ПСИХОЛОГИЯ ПОБЕГА

Давайте представим себе такую ситуацию. Вы заходите в комнату, а находящиеся в ней люди начинают вас оскорблять, унижать, пытаются ударить. Что вы будете делать? Если у вас в этой комнате нет неотложных дел и есть возможность выйти – вы так и поступите. А если нет возможности выйти? Уверен, вы сделаете все, чтобы такая возможность появилась! Либо вступите в борьбу с теми, кто вас унижает и бьет.
Но, даже вступив в борьбу, вы будете продолжать искать выход. Это естественное желание любого существа – свобода! Нам эта жажда свободы передалась на генетическом уровне от наших далеких предков, а они получили ее от вольных диких животных.
Нахождение в замкнутом пространстве противоестественно. Животные содержатся в клетках в зоопарке… Но вы, наверное, обращали внимание на то, как ведут себя многие виды млекопитающих в заточении. Они нервничают, мечутся по клеткам, хищники пытаются перегрызть стальные прутья. Некоторые виды живых существо просто не выживают в неволе, даже при наличии хорошего корма. Другие погибают, если у них нет брачной пары.
В наше время люди к животным стали проявлять милосердие. Созданы массовые общественные организации по защите животных. Эти организации строго следят, как обращаются с животными в зоопарках, цирках и дома. Условия зоопарков максимально делают похожими на природные условия обитания зверей и птиц. Создаются открытые вольеры, где животные могли бы резвиться, создавать пары, производить на свет детенышей.
Но и это не значит, что у тигра или оленя исчезло чувство свободы. Оно притупилось – на то они и животные… Но если появится малейшая возможность сбежать из своего комфортабельного вольера, они обязательно сбегут! Газетные полосы периодически украшаются сенсационными сообщениями о побегах из цирков и зоопарков львов, тигров, обезьян, даже крокодилов.
Зов свободы сильнее голоса желудка. Звери рвутся из клеток, еще не зная, что на свободе они погибнут, так как отвыкли сами добывать себе пищу. Но даже если бы они это знали, то и тогда, наверное, бежали бы!
Я не слышал еще ни одного сообщения о том, чтобы беглый лев, проголодавшись, вернулся в клетку.
Вот и нам эта неуемная жажда свободы досталась от наших пращуров. Этим мы не отличаемся от наших братьев меньших. Но, в отличие от них, мы имеем мозг, способный мыслить логически.

Именно этим и пользуется государство, сажая в тюрьмы людей. Именно способность мыслить спасает заключенных от сумасшествия. И она же зачастую мешает им отдаться естественному, пусть даже и смертельно опасному, порыву к свободе.
Государство навязывает людям мысль, что, раз ты осужден к лишению свободы, то должен быть изолирован от общества. При этом ссылаются на законы, которые само государство и придумало. Осужденный стремится осознать, как он попал в такое незавидное положение, его мозг упорно ищет выход из этого положения. Тут ему говорят, что, если вести себя покладисто, то можно выйти пораньше… Рождается надежда.
Человек знает, что в клетку его посадили временно, что срок лишения свободы рано или поздно закончится. Но, если попытаешься самовольно уйти отсюда, срок добавят. Льву это не объяснишь. А человеку объяснили, и он поверил.
Бывали случаи, когда двери тюрьмы распахивались, а заключенные – не выходили. Слишком силен феномен законопослушания, страх быть наказанным за побег. Присутствует и такая мысль: а как я покажусь дома, что скажут близкие? На что буду жить, кто возьмет меня на работу, беглого зека? Всю жизнь так и буду от людей прятаться?..
Человек боялся, что, самовольно вернув себе свободу, он станет изгоем общества.
Но ситуация в местах лишения свободы сейчас меняется.
Во-первых, все больше людей попадает за решетку по предвзятым, незаконным, несправедливым приговорам. Судебные процессы проходят с вопиющими нарушениями процессуальных норм. Часто вина подсудимых не доказана и базируется лишь на их собственных показаниях, буквально выбитых на допросах. И вот такому человеку, в отношении которого сами работники ПО совершили массу преступлений – применение средневековых пыток, шантаж, подлог, хищение имущества, - администрация колонии пытается внушить мысль, что он должен быть законопослушным! «Сидишь на основании судебного приговора – значит, правильно сидишь!». Но в этом нет не только никакой справедливости – в этом нет логики. Осужденный несправедливо не может согласиться с тем, что «все правильно»! Он-то знает, что неправильно сидит, и знает, кто в этом виноват.
Во-вторых, условия содержания в СИЗО, колониях, тюрьмах становятся все более невыносимыми. Осужденный тем и отличается от посаженного в клетку хищника, что он может оценить свое положение. И часто приходит к выводу, что с ним обращаются в местах лишения свободы хуже, чем с зверем в зоопарке. Одни покорно смиряются со своей участью, у других подобные мысли вызывают чувство протеста и толкают их к решительным действиям.
В третьих, на осужденного действуют те же великие законы природы: он стремится к свободе, к семье, к возлюбленной…
И часто совокупность всех этих факторов приводит к тому, что человек, презирая страх, решается на побег.
Сразу надо сказать, что наказание за любовь к свободе весьма суровое – до пяти лет. Эти пять лет добавляются к основному сроку. Но это, так сказать, лишь официальное, юридическое наказание. Есть еще ряд наказаний частного порядка.
Того, кто совершил побег, могут пристрелить, как бешеное животное. Человек, пересекающий «запретку», ставит себя вне закона. Солдаты конвоя, чувствуя себя, как на охоте, с азартом травят беглеца. Тем паче, что азарт их небескорыстен: за поимку или убийство «побегушника» солдаты получают отпуск для поездки домой, офицеры и прапорщики – денежные премии и отгулы.
Нет, это не описание сталинских времен, так ненавистных демократам и либералам. Это ХXI век Украины и России!
Но человеку, бежавшему из тюрьму, лучше уж быть застреленным конвоем, чем попасть в их лапы живьем. Мучений меньше. Дело в том, что побег в любом пенитенциарном учреждении – это ЧП. Вышестоящее начальство не похвалит за это «хозяина» колонии. В рассматриваемой нами ситуации начальник колонии, начальник оперчасти, первый зам. – снимаются с должностей. Представьте злобу этих разжиревших, самодовольных держиморд, когда им в руки попадает источник их беспокойства – беглец!..
Сразу поступает (всегда устное) распоряжение: «ломать» беглеца. И верные цепные псы «хозяина» - «вертухаи» старательно выполняют приказ. Просто побои, изощренные пытки, травля собаками – вот далеко не полный арсенал способов мести тюремщиков. Как правило, осужденный, совершивший побег и попавший в руки преследователей, сразу попадает в тюремную больницу.
Бывают случаи, достойные того, чтобы по ним снимать детективы. Но, к сожалению, дерзких побегов революционеров при помощи сочувствующих из числа тюремной администрации, сегодня не наблюдается. Тюремщики уже не те, что были сто лет назад. Трусость и жадность у них преобладает над верой в лучшее и жаждой романтики. Но это отнюдь не значит, что они вовсе не дают бежать заключенным. Дают!!
Бежать позволяют тем, кто уже дал признательные показания на подельников, но есть опасность, что этот неустойчивый тип на суде показания свои изменит, - когда увидит лица товарищей, которых предал, и устыдиться собственной слабости… Или устрашится их мести. А изменение показаний даже одного человека часто равносильно крушению всего уголовного дела.
Чтобы этого не произошло, такому обвиняемому или подозреваемому устраивают вполне реальный побег. Но скрыться он не успевает. Он вновь попадает в объятия той самой правоохранительной системы, которая еще вчера «любезно» дала ему сбежать из узилища. Но теперь у него уже совсем другой статус – не задержанного или арестованного... Точнее, у него теперь вообще никакого статуса нет, он заложник бандитов в погонах, числящихся официально в розыске. И они поступают с ним так, как поступили бы бандиты. Человек исчезает. Бесследно. Опыта у ментов хватает на то, чтобы сделать это идеально.
Подобная порочная практика широко распространена в Украине. Если не верите, то изучите газетные публикации о ходе расследования резонансных дел. В глазах в вас зарябит от таких терминов, как «дал показания, выпущен под подписку о невыезде, местонахождение неизвестно» или «совершил побег из-под стражи, находится в розыске», или «дал признательные показания и скоропостижно скончался от сердечной недостаточности». Все это, как вы сами понимаете, ширма. В реальности этих людей давно нет в живых. Всех, не только тех, кто скончался официально! Те, кто «умер в СИЗО от сердечной недостаточности» при внимательном рассмотрении оказываются умершими от побоев и пыток, или просто отравленными.
Ну и, конечно, старое, как мир, «застрелен при попытке к бегству»! Очень удобный способ ликвидации неудобного человека. Для этого требуется лишь вытащить арестованного или задержанного из машины на улицу во время этапа – и «попытка к бегству» налицо! Теперь можно и застрелить.
Интересно, а как дело с побегами обстоит в Европейском союзе, куда так стремится украинская власть? Там за побег осужденного не наказывают. По всей видимости, европейцы считают, что в таких случаях виновата только администрация мест лишения свободы – лучше надо было смотреть за своими подопечными. А поведение самого «побегушника» рассматривается там с точки зрения психологии, как совершенно естественное: нормальный здоровый человек не может не стремиться на волю из клетки! А вот если человек не хочет бежать, если нахождение в клетке его устраивает, значит, у него что-то с психикой… Такого надо обследовать.
Конечно, администрация европейских тюрем обеспечивает меры безопасности, чтобы узники не могли бежать. За потенциальными беглецами установлен усиленный надзор. И не мудрено! – ведь, если за побег не накажут самого беглеца, то работникам тюрьмы влетит обязательно.
И там не будет тюремное начальство избивать осужденного, травить собаками, пытать голодом и холодом по личной инициативе, следуя примитивному чувству мести. Не могу они себе этого позволить.
Вот мы и увидели принципиальную разницу между действительно исправительной пенитенциарной системой Европы и чудовищной карательной системой Украины, которая изначально пытается в человеке уничтожить личность и низвести его до рабского состояния.

 Отправлено: 21.02.09 22:29. Заголовок: ОБРАЩЕНИЕ В ГОСУДАРС..

ОБРАЩЕНИЕ В ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ИНСТАНЦИИ

Пенитенциарная система является частью госаппарата. Очень специфической его частью. Но, даже несмотря на это, сотрудники администраций разных пенитенциарных учреждений очень не любят и опасаются, когда осужденные пишут жалобы и заявления в другие государственные структуры. Например, в Прокуратуру и Уполномоченному по правам человека в Верховной Раде Украины. Этим и пользуются заключенные.
Хотя отправка жалоб на действия администрации таит в себе опасность.
По закону письма осужденных в прокуратуры всех уровней и Уполномоченному по правам человека не подвергаются просмотру цензором. Эту норму специально ввели в закон. Законодатели понимали, что подневольный, бесправный зек по-другому не сможет найти защиты от хамства и беззаконий администрации тюрьмы или колонии.
Эта норма закона – как кость в горле у представителей пенитенциарной системы! Офицеры-тюремщики постоянно «проводят работу» с осужденными, внушая им, что администрация мест лишения свободы чиста перед законом и не боится никаких жалоб. Может, действительно не боятся так, как должны были бы бояться… Но опасаются. И, конечно, принимают меры.
Нет, вопрос не стоит о том, чтобы устранить причин жалоб: отвратительное питание, средневековые условия быта осужденных и рабский труд! Устраняют не причины, а следствия - то есть, сами жалобы.
Весь юмор в том, что письма в прокуратуру и Уполномоченному по правам, которые по закону нельзя подвергать цензуре, все равно должны пройти через канцелярию пенитенциарного учреждения. Клерки внимательно следят, чтобы письмо не проскочило за колючую проволоку нелегально. Конверты, естественно, вскрываются и все жалобы читаются.
Ну, а дальше все зависит от личности осужденного, подавшего жалобу. Если администрация знает, что за осужденным на свободе стоят определенные силы, которые его поддерживают в трудную минуту, то такого человека вызывают к начальству в кабинет и пытаются договориться. В этом случае администрация может пойти на компромисс. Осужденный должен этим пользоваться. И вырывать по крохам те блага, которые по закону и так ему принадлежат.
Осужденного, который имеет выход на редакции газет и на интернет через своих друзей на воле, а еще лучше – на депутатов Верховной Рады, тюремщики считают опасным. И они его ненавидят. Сделав такому человеку уступку, они тут же откроют на него настоящую охоту: будут искать повод написать какой-нибудь рапорт, закрыть в камеру-одиночку или вообще вывезти в другую колонию.
Грамотный, влиятельный осужденный опасен тюремщикам не только своими обращениями в разные инстанции, а еще и как человек, пример коего заразителен для других зеков. Тюремщики понимают, что одна-две жалобы – еще не угроза их служебному благополучию, но несколько сотен одинаковых обращений в парламент от осужденных создадут им серьезные проблемы. Это будет ЧП! Можно и с должности слететь…
С осужденным, который не считается влиятельным и не имеет знакомств в «эшелонах власти», администрация не церемонится. Его жалобы банально рвется в клочки и выкидывается в урну. Его никто не вызовет для беседы. «Не того полета птица!» - думают тюремщики. При этом могут даже прислать человеку уведомление, будто бы его бумага отправлена - чтобы успокоился. Но такой заключенный тоже должен иметь в виду: его уже администрация поставила на учет и будет теперь искать повод для репрессий.
Тюремщики уже нарушают украинское законодательство, распечатывая те письма, которые цензуре не подлежат. Но, как мы убедились, они не только читают жалобы осужденных, но и самовольно решают, что с этими жалобами делать.
Чтобы добиться положительных результатов и вывести администрацию колонии на чистую воду, зекам приходится отправлять свои жалобы и заявления в обход канцелярии, чтобы не попались на глаза цензору. Проще всего – вынести на длительное свидание и передать родным. Можно им просто рассказать все в устной форме и на кратком свидании, где общаются через стекло и разговаривают между собой через телефонную трубку. Главное, чтобы ваши родственники не побоялись обратиться в те государственные структуры, которые вы им называете.
Отправить нелегально письмо можно и через других осужденных, выходящих на свидание. Ибо вполне возможно, что вскоре вы уже не сможете сами ничего отправить. Администрация, поставив вас на учет, как бунтаря, будет внимательно следить за вами и очень тщательно обыскивать по любому поводу. Вы не сможете пронести в комнату свиданий нужные бумаги. Понадобится помощь других лиц, только договариваться с ними нужно втайне, чтобы не «подставить» людей, готовых вам помочь. Помните – агентура администрации следит за вами.

Упоминавшийся выше Илья Романов приехал в дремучую националистическую Ровенскую деревню Иванчи, в колонию № 76, с оперативной сопроводиловкой. В ней опера Донецкой колонии № 52 скрупулезно, подробно описали, каким образом в тех или иных случаях поступать с Ильей. Тюремщики в Иванчах эту бумажку сразу восприняли, как сигнал к действию. Илья попал «под колпак».
Малограмотные стражи тюремного порядка, не испытывавшие любви к чтению не только печатных изданий, но и рукописей, решили избавить себя от лишних хлопот, просто прекратив всю переписку Ильи. Ему перестали приходить даже частные письма. Также они запретили ему получать газеты. И, конечно, все его обращения в Верховную Раду исчезали, словно в черной дыре.
Илья пошел на крайнюю меру – попытался вынести нелегально нужные бумаги на свидание с женой. Тюремщики их нашли. И начался прессинг. Илье запретили свидания вовсе. Бросили его в изолятор-одиночку. Кроме писем и газет лишили также права просмотра теленовостей...
Хорошо, что Илья успел несколько слов сказать жене. Из этих слов она, сама отсидевшая пять лет за решеткой, все поняла. И после этого куцего свидания с мужем сразу поехала в Киев, на прием к Уполномоченной по правам человека в Верховной Раде Нине Корпачевой.
Только после этого тупые ровненские тюремщики оставили Илью в покое. А вскоре они отправили «бунтря» в другую колонию.

Но бывают истории и не с таким счастливым концом.
В Одесской тюрьме с 6 декабря 2002 г. по апрель 2003 г. находились спецподразделения МВД. Их нахождение там было совершенно необоснованно. Бунта или массового неповиновения администрации там не наблюдалось. Просто проводили обычное «закручивание гаек» в обычном следственном изоляторе.
В это время из Днепропетровска в Одессу в качестве начальника тюрьмы был переведен майор Рябцев. Огромный, видный мужчина. Ходили слухи, что во время бунта в Днепропетровской тюрьме в 1991 году он был там начальником войскового наряда и даже побывал в заложниках у разъяренных зеков. Насколько это правда – не знаю, но понятия справедливости и чести у Рябцова были очень своеобразные. Он, например, мог отправить всех четверых обитателей камеры в карцер лишь за то, что те проснулись не в 6 утра, как предписывает распорядок дня, а в 5.30. Мог одинаково избить и прапорщика-«вертухая», и зека. Объяснения и аргументы он мало слушал. Можно понять, что, после бунта в Днепропетровске, Рябцову мятежи чудились везде. Это он был инициатором ввода в Одесское СИЗО спецподразделений.
Взял Рябцов, что называется, с места в карьер. А бойцы спецподразделений, как положено бездумным сторожевым псам, начали выполнять приказ. Они избивали заключенных за малейшие провинности, проводили обыски по несколько раз в день в одних и тех же камерах. Рвали книги, выбрасывали за дверь «лишние» миски, ложки и кружки. В общем, глумились, прикрываясь своими внутренними, только им известными, инструкциями.
Кто-то должен был остановить этот беспредел. И такой человек нашелся. Я не буду называть этого заключенного – возможно, он не хотел бы, чтобы имя его стало достоянием гласности. Скажу только, что он постоянно повторял другим зекам, чтобы писали жалобы на действия спецподразделений и прикрывающей их администрации СИЗО.
Он поднял на ноги всех своих знакомых на свободе, через них информировал прессу и правозащитные организации. Администрация СИЗО таких действий подсудимого простить не могла! Именно подсудимого – у этого человека тогда шли суды.
Судья отложил заседание на месяц по убедительной просьбе администрации СИЗО. И непокорного арестанта повезли по этапу по в «столыпине» по всей Украине тюремной… И в каждой пересыльной тюрьме местное начальство уже знало, кто к ним приехал, и делало условия его пребывания в камерах максимально «комфортными». Этот подсудимый прошел все круги ада – избиения, карцеры, «пресс-хаты» во многих тюрьмах Украины. Его избивали за то, что на минуту опоздал лечь на нару во время отбоя. Его закрывали в карцер за то, что на минуту опоздал подняться с нары во время подъема… и т.д. и т.п.
После такого «турне» у человека пропало желание писать жалобы в прокуратуру и поднимать на ноги журналистов и правозащитников. Правда, жалобы сделали свое дело – псов в масках из Одесского СИЗО вывели. Но репрессии против того подсудимого, о котором я рассказал, пожалуй, даже не были местью администрации изолятора… Это было, скорее, предупреждение другим любителям обращаться в прокуратуру и в средства массовой информации.

Кто бы что ни говорил, но бороться с пенитенциарной администрацией таким образом – и действенно, и опасно. Тут надо иметь мужество!
Начальство исправительных учреждений, как я уже говорил, жестоко мстит жалобщикам.
Сергей С. постоянно добивался от администрации колонии № 41 того, что положено по закону даже за колючей проволокой: нормального питания, нормальных условий труда и быта. Но, по логике администрации, проще ликвидировать жалобщика, чем причины, вынуждающие человека жаловаться.
И Сергея «ликвидировали». По ходатайству лагерных врачей он поехал по этапу из одной лагерной больницы в другую… О медицинском обслуживании в пенитенциарных учреждениях речь пойдет ниже. Сейчас скажу только, чем это кончилось: человека, мешавшего творить беспредел, в колонии не стало.

 Отправлено: 21.02.09 22:29. Заголовок: ПОЖИЗНЕННОЕ ЗАКЛЮЧЕН..

ПОЖИЗНЕННОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Есть еще одна категория осужденных. Это несчастные люди, которых уже и гражданами трудно назвать…
За некоторые особо тяжкие преступления, такие, как убийство более двух лиц, убийство сотрудников правоохранительных органов (государство хорошо защищает себя) предусмотрено пожизненное лишение свободы.
Гуманно это или нет – мнения разделились. Одни, следуя послевоенным европейским традициям, уверены, что держать человека в клетке, пока он не умрет, - очень гуманно. Мол, у человека остается надежда. Ведь через 20 (!) лет он может подать прошение о помиловании и ему пожизненное заключение заменят на другой срок лишения свободы.
Да, это так! Но, с другой стороны, держать человека в клетке (как и любое другое живое существо) и ждать, пока он умрет, бесчеловечно и дико в принципе.
Чтобы понять, в каких условиях содержатся пожизненники, как к ним относится конвой, - давайте поставим себя на место конвоя.
Итак, перед нами люди, убившие других людей. Много людей. Суд лишил их свободы навсегда. Режим тюрьмы, утвержденный в Киеве, лишил их свиданий (раз в полгода), посылок (так же). Можно писать только письма под жесточайшей цензурой. Какие же это граждане страны? Это ПЖшники!
Этим людям терять абсолютно нечего. Дожидаться через 20 лет помилования, учитывая туберкулезный геноцид в Украине, невозможно. То есть, все эти люди прекрасно отдают себе отчет в том, что из тюремных стен они уже не выйдут никогда. И поэтому они готовы на все. На побег, на захват заложников, на самоубийство.
В общем, самоубийство поощряется. Нет человека – нет проблем (я уже говорил это ранее, но вынужден повторить).
Но ведь есть и такие, кто не смирился с жестоким приговором и хочет добиться его смягчения.
Опять-таки, есть и среди ПЖшников люди, которых осудили несправедливо, фальсифицировали материалы уголовного дела. Тюремная администрация прекрасно все это знает, но по инерции следит за соблюдением «закона». Даже если приговор совсем незаконен. Знают опытные тюремщики и о той жажде свободы, зову которой подвержены все люди без исключения, независимо от приговоров какого-то суда! И принимают свои «меры безопасности».
Над ПЖшниками просто издеваются. Сидеть в течение дня на кровати им запрещается. Лежать – тем более. Из-под стола выдвигается стальная табуретка – вот и сиди на ней целый день. Можешь смотреть телевизор. К оконцу подходить нельзя, к двери тоже. Единственное место, которое не попадает в поле видимости камер наблюдения, это «параша». Но на отхожем месте находиться больше пяти минут нельзя.
За нарушение всех этих пунктов следует наказание. Нет, здесь никто рапортов не пишет, выговоров не объявляет. Даже в карцер сажают редко. Само жилое помещение – как карцер! Но наказать нарушителя надо. И с удовольствием наказывают.
В камеру сначала кричат: «Всем отойти от дверей!», потом врываются вертухаи в бронежилетах и шлемах. Лица закрыты масками. В руках рогатины. С такими наши предки ходили на медвежью охоту. С помощью этой рогатины человека прижимают к стене и избивают длинными резиновыми дубинками. А в коридоре, на всякий случай, притаилось подкрепление. Они ждут. Мало ли?.. Вдруг ПЖшник вырвется и нападет! Там же, в тюремном коридоре, разбрасывая пену из оскаленных пастей, лают псы.
Выход на прогулку также сопровождается издевательствами. На ПЖшника, через маленькое окошко в двери, одевают наручники, скрутив руки за спину. Потом поступает команда: «Сесть лицом к стене». Двери открываются. ПЖшника, подняв ему руки за спиной вверх и наклонив его голову к самому полу, бегом ведут в прогулочный дворик. Поднятие головы, взгляд в сторону – сразу бьют.

Я знаю, что это такое. Мне «посчастливилось» тоже передвигаться в таком положении. Нет, к пожизненному заключению я не был приговорен. Все было проще. В Верховном Суде Украины, когда меня туда доставляли на рассмотрение моей кассационной жалобы, я сделал замечание конвою. Очень уж вольно они себя вели, хамили. В качестве мести они протащили меня почти волоком по коридорам Верховного Суда.
Я увидел себя со стороны. Смог представить это. Паркетные полы, застеленные красными ковровыми дорожками. Модные светильники на окрашенных по последнему евростандарту стенах. Резные белоснежные потолки. И среди всего этого казенного великолепия четверо щенков восемнадцати лет отроду, одетые в новенькую форму, с перекошенными от злобы лицами волокут меня…Руки за спиной в наручниках задраны чуть ли не вертикально вверх. Голова на уровне пола, так, что я вижу, что происходит позади. Идем быстро, можно сказать - бежим. Я почти не касаюсь ногами пола. Лицо мокрое от пота, очки почти свалились. И перекошенный от ненависти к этим подонкам рот. Все это как-то плохо гармонирует с паркетом, дорожками и светильниками.
Иногда я видел ноги в дорогих брюках проходящих по коридору и останавливающихся, чтобы пропустить нас. Стильные туфли, носки… Жаль, что я не видел лиц этих подонков-судей, хозяев дорогих брюк и туфель! Эти «поборники законности и правосудия» даже замечания не сделали озверевшим юнцам из конвоя. Они не остановили расправу. Теперь понятно, что это за судьи и как они решают судьбы людей.
Да, жаль, лиц их я не увидел!.. Но зато хорошо запомнил щенков из конвоя. Наступит время – придет возмездие. И пусть потом матери, воспитавшие этих молодых негодяев, не рассказывают нам сказок о «хороших мальчиках» и о «политических репрессиях». Зло будет достойно наказано.
Прошу прощения за это «лирическое отступление». Я только хочу, чтобы читатель лучше представил себе, что чувствуют осужденные пожизненно.

С этой категорией осужденных произошла юридическая коллизия. Очередная.
В тюрьмах и лагерях осужденных на различные сроки лишения свободы должны, теоретически, исправлять (хоть этого никто и не делает), потому что такие зеки через какое-то время освободятся и вольются в нормальное гражданское общество. Но ПЖшников даже теоретически исправлять нет смысла - они никогда не выйдут из-за решетки. Это живые мертвецы. И обращаются с ними, как с уже мертвыми.
Мне рассказывал один человек, отбывавший уже не первое наказание, что как-то раз он по заявлению пришел к тюремному хирургу. У него на шее воспалился фурункул. Зашел в кабинет, но в дальнюю комнату, где делают медицинские процедуры, его не пустил конвой, а потом и вовсе выгнали из кабинета в коридор. Он понял, что на прием к хирургу привели ПЖшника.
Через некоторое время конвой вышел в коридор и приказал ему встать лицом к стене и опустить голову вниз. Возле него остался один из тюремщиков. Но мой знакомый, старый каторжанин-рецидивист, краем глаза увидел, что из кабинета не вывели никого, а вынесли тело, завернутое в обычное одеяло. Вынесла тюремная хозобслуга, по-лагерному – «козлы».
У моего знакомого мороз пробежал по коже, и идти к такому врачу ему расхотелось. Но фурункул требовал операции. Пациент зашел в кабинет и увидел хирурга, моющего руки.
Рецидивист, с присущей этому виду заключенных непосредственностью, спросил у врача, как у него дела, кто только что был здесь на приеме? Хирург даже не стал скрывать, что пытался сейчас в таких «полевых» условиях вырезать у ПЖшника аппендицит, и больной умер под ножом врача. Все это было сказано спокойно, как бы между прочим.
Только в 2006 году больных, осужденных на ПЖ, начали вывозить в специализированные лагерные больницы. Потому что сейчас они под жестким контролем Евросоюза. А до этого момента лечили от любых болезней на месте. Как? – Я только что изобразил…
Для этого вида заключенных даже придумали оригинальную работу – плести рыболовецкие сети. Конвой делал вид, что не замечает веревки, которые ПЖшники проносили в камеры. Прокатилась волна самоубийств. Впрочем, ПЖшники вешались и прямо на рабочем месте.
За самоубийство заключенного, даже ПЖшника, начальство вертухаев не хвалило – это с одной стороны… Но с другой – количество осужденных на пожизненное лишение свободы из года в год растет. Мест для их содержания не хватает. Вот и начался беспредел: измученных, уставших от такой жизни ПЖшникв начали выводить на работы, умышленно ослабили контроль и дали возможность им сводить счеты с жизнью. А высшее начальство скромно закрыло на это глаза, подписывая бумажки, гласящие, что осужденные ПЖ умирают от всевозможных болезней. В самом деле, и от болезней тоже умирают.
Пенитенциарная система искусственно создала условия для «естественного» отбора. Менее решительные и сильные не могут покончить с собой… Такие – наименее опасны, ладно, пусть поживут еще немного, пока не доконает болезнь!
Во все инстанции – президенту, в парламент, в Евросоюз – идут письма от осужденных на ПЖ с просьбой их расстрелять. Но бессердечная власть на это не идет, сохраняя свое лицемерное «милосердие» напоказ перед Евросоюзом и продолжая измываться над людьми, осужденными на мучительную медленную смерть вместо смерти скорой.

 Отправлено: 21.02.09 22:31. Заголовок: МЕДСАНЧАСТЬ ..

МЕДСАНЧАСТЬ

В камере № 123 третьего корпуса Одесского следственного изолятора царило волнение. Трое обитателей камеры тихо разговаривали между собой, пуская по кругу кружку с очень крепким чаем. Иногда кто-то из них вскакивал с места и начинал с остервенением бить кулаками в железную дверь камеры.
- Старший, вы что там спите?! Срочно врача в хату 123, человеку плохо!!
– с истерическими нотками в голосе кричал он.
Человеческий крик гулко раздавался в чудовищном «колодце» тюремного
корпуса. Но в ответ – зловещая тишина. Тюрьма еще спала в этот час. Полпятого утра.
На нижней наре в камере лежал худой, очень молодой человек и стонал.
Его лицо желто-землистого цвета периодически искажала судорога, гримаса боли. Тогда он начинал стонать громче и от боли подтягивать ноги к животу. Потом приступ проходил, молодой человек расслаблялся и опять тихо стонал.
Его сокамерники с испугом смотрели на лицо парня и, когда приступ
проходил, продолжали отчаянно молотить в глухую дверь.
- Ну, что вы стучите? – в открывшейся «кормушке» появилось тоже
испуганное лицо молодого прапорщика. – Я уже позвонил в санчасть, сейчас Анжела придет.
- Слава, поторопи эту суку, ему очень плохо!
Прапорщик ничего не ответил и ушел, захлопнув «кормушку».
Фельдшер Анжела пришла через час. Бледное лицо с черными кругами
под глазами, черные волосы и блестящие, с искоркой порока, глаза.
- Долго тебя ждать?! Ему плохо! – накинулся на нее один из зеков.
- Я вам тут не нанималась ногами ходить! – с вызовом сказала Анжела,
но потом перешла на более мягкий тон: - Что с ним?
- Живот болит. Он уже с нары встать не может… - начал рассказывать
сокамерник больного.
- На! – не дослушав его, Анжела просунула руку в кормушку, и на
ладонь зека упали две таблетки.
- А что это?
- От желудка поможет, - ответила Анжела. А потом похотливо, криво
усмехнулась: - А вообще, пусть сходит за «парус» (простыня, отгораживающая туалет от камеры, - авт.) и подрочит. Это точно поможет.
Окно «кормушки» захлопнулось.
- Вот мразь!.. – процедил сквозь зубы заключенный. – Как на нее у
«Рекса» встает?! У меня и через десять лет отсидки на нее не встанет.
(«Рексом» заключенные называли тюремного опера Вивденко. Он
считался любовником Анжелы).
Сокамерники подошли к больному.
- Сережа, на, выпей, может, полегчает!
Больной положил таблетки в рот и дрожащей рукой взял кружку с водой. Таблетки не помогли. Парень постоянно стонал, а во время приступов
начинал кричать. Жутко, утробно. Так кричит смертельно раненое животное. От этого крика кровь стыла в жилах.
В десять утра пришли врачи. Больного юношу перенесли в тюремную
больничку. Ходить сам он уже не мог. А вечером его вывезли в Еврейскую больницу города Одессы под усиленным конвоем. Это картину было невозможно наблюдать!.. Жуткая была картина. Носилки. Худое изможденное тело, уже почти невесомое… Вольные санитары с ужасом смотрели на умирающего и только качали головой. А вокруг носилок – упитанные, вооруженные до зубов, наглые, самодовольные вояки из «Беркута».
Парня поместили в отдельную палату. У дверей выставили бойцов
спецподразделения. А умирающего пристегнули наручниками к больничной койке. Рука в изголовье, нога – с другой стороны. Из коридора были слышны душераздирающие рыдания матери – ей сообщили, что ее сын умирает… Но бесстрастные, как истуканы, бойцы «Беркута», выполняя чей-то приказ, не пустили мать даже проститься с умирающим сыном.
Скоро его не стало. Он испустил свой последний вздох на казенной
больничной койке, прикованный к ней одной рукой и одной ногой.
Так умирал Сергей Бердюгин, самый молодой из политзаключенных по
«Одесскому делу». Он прошел через кошмар пыток Леннского РОВД в городе Николаеве. Он испытал н себе подлость и жестокость пресс-хаты Николаевского СИЗО. Он столкнулся лицом к лицу с прессовщиком по кличке «Гном»…
Сергею было 20 лет. После кошмара украинских застенков, где ему
подорвали здоровье, он угодил в другой кошмар – тюремной медицины. Сергея можно было спасти! Его надо было лечить, поместив в нормальную больницу. Но опричники из ПО не сделали этого. Юношу держали в тюремной камере, не давая лекарств, не поставив даже диагноз его болезни. Они просто ждали, пока он умрет.
Тюремные «медики», являя собой просто одну из шестеренок карательной
машины, покрывали деяния инквизиторов из Ленинского РОВД г. Николаева. Но на сей раз сокрыть содеянное не удалось.
Сергей Бердюгин погиб, фактически, в стенах Одесской следственной
тюрьмы, смертью своей обличая палачей в погонах и в белых халатах. Умирающего вывезли в городскую больницу, когда спасти его уже не представлялось возможным. Тюремщики хотели снять с себя ответственность и свалить ее на гражданских врачей.

Но пусть скептически настроенные читатели не думают, что от подобного
отношения тюремного медперсонала страдают только политические заключенные (которых пока не так уж много в стенах украинских пенитенциарных учреждений). Не надейтесь, что если ваш сын или брат обвинен в обычном уголовном деянии, его минует чаша сия…
Нет! «Медицинское обеспечение» в тюрьмах и лагерях направлено не на
лечение зеков, а на медленное их умерщвление.
Уже известная читателю фельдшер Анжела, наркоманка, нахамившая
умирающему Сергею Бердюгину, точно так же хамила и другим больным зекам, всем подряд. А еще у нее была любимая шутка: в ходе приема пациентов в медкабинете она вдруг начинала орать, что ее пытаются изнасиловать. Понятное дело, что старший по корпусу, выполняя инструкцию, вызывал войсковой наряд и опешившего зека смертельно избивали. А потом несчастный еще попадал под репрессии любимого опера Анжелы. Так эта милая парочка поломала очень многим и судьбу, и последнее здоровье.
Трудно представить, что происходило в пропитанных наркотическим
ядом мозгах Анжелы, когда она кричала, будто ее насилуют. Может, она получала удовольствие от всплеска адреналина в крови? Щекотала себе нервы? Поднимала свой статус, как самки?.. Не постигаю! Не хочется даже вспоминать, что эта женщина – медработник.
Я обратился к ней во время одного из плановых обходов с просьбой
промыть мне ухо, которое начало болеть. В ответ услышал:
- Я техникум не для того заканчивала, чтобы ворам и убийцам уши
промывать!
Я был потрясен, и на следующий день обратился к начальнику СИЗО
Рябцову с жалобой. Анжелу на время убрали из того тюремного корпуса, где я сидел. Но она продолжала беспредельничать в других корпусах. Она не исчезла и, наверное, не может исчезнуть до тех пор, пока в Украине царит этот бесчеловечный режим! Анжела – олицетворение медицины в нынешней пенитенциарной системе!
В декабре 2003 года я лежал в тюремной больничке Одесского СИЗО. В
одну из ночей вся наша палата-камера проснулась от истерических криков за стеной. Там кто-то изо всех сил колотил в дверь:
- Я не болен! Выпустите меня отсюда! Отведите в корпус!
Это продолжалось полчаса. А потом произошло то, что в тюрьме является
обычным делом: вызвали войсковой наряд, кричавшего выволокли в коридор... Я, наблюдая за происходящим через щелочку, видел, как прапорщики-вертухаи избивали этого зека, а рядом стоял начальник медчасти, курил и спокойно наблюдал за расправой. Тот самый майор, который угробил и Сергея Бердюгина!..
Слыша крик и звуки ударов в коридоре, зеки всех камер, включая нашу,
принялись стучать в двери. Менты прекратили расправу и бросили избитого зека туда же, откуда извлекли. Он больше не кричал, что здоров…

Многие заключенные при мне отказывались в тюремной санчасти от
уколов. И не без оснований! Проконтролировать, что вам там вкалывают, невозможно.
Случалось, что освобождали прямо в зале суда главарей преступных группировок, чью вину следствие не сумело толком доказать, но вскоре после выхода из тюрьмы эти бандиты вдруг скоропостижно умирали от сердечной недостаточности… Что явилось истиной причиной их смерти? Тут, пожалуй, больше вопросов, чем ответов. Но никто не даст вам гарантии, что этим людям не ввели накануне в тюремной больничке что-то специфическое, предназначенное отнюдь не для нормализации сердечной деятельности!.. Тем более, что между посещением тюремной больнички и внезапной гибелью человека прослеживается определенная связь.

Медицинское обслуживания в пенитенциарной системе современной Украины вызывает нехороши аналогии с «медициной» нацистских концентрационных лагерей. То же глумление над личностью пациента, то же отсутствие действенного лечения, откровенная ненависть к заключенным, которых, якобы, лечат там… Но есть и существенная разница: в нацистских лагерях были-таки квалифицированные специалисты! Всякие доктора Менгеле проводили на людях научные эксперименты… Дико, конечно.. И большое счастье для человечества, что этих военных преступников в 1945 году повесили. Но нельзя отрицать и то, что, экспериментируя над людьми, они стремились к получали определенных научных результатов.
В отличие от фашистских извергов современные «менгеле» опытов не проводят и научных открытий не совершают. Их жизнь куда примитивнее, их задача проще. Являясь частью истребительной государственной машины Украины, они помогают уничтожать людей, попавших в тюрьмы и лагеря.
Сначала оперативная и режимная служба в местах лишения свободы создают узникам такие условия, при которых не заболеть очень сложно. И люди заболевают. А потом тюремные врачи просто не оказывают зекам необходимой помощи. Схема, как видите, простая.
В Одессе, в начале ХХ1 века врача тюремной больницы уличили в продаже лекарств, предназначенных для заключенных. Разразился скандал. Врача уволили, но лучше в тюремной больнице не стало. Наблюдалось по-прежнему отсутствие необходимых лекарств, которое тюремщики объясняли недостаточным финансированием, сваливая всю ответственность на правительство.
Мы не собираемся тут защищать правительство, но, после истории с упомянутым ворюгой-врачом, уже знаем: на самом деле лекарства есть! Только их растаскивает медперсонал. Они постоянно требуют, чтобы зеки через родственников сами добывали себе медикаменты. Однако, согласно внутренним инструкциям, действующим в местах лишения свободы, заключенный не имеет права хранить лекарства при себе. Поэтому даже присланные из дома таблетки и ампулы хранятся в медчасти, на совести врачей. А вот с совестью-то и наблюдается самый дефицит. Лекарства и в этом случае растаскиваются… и продаются тем же заключенным. Верх цинизма!
Таким образом совершается уничтожение заключенных и прямо, и косвенно. Хотя такое деяние, как неоказание помощи, безусловно, подпадает под соответствующую статью Уголовного кодекса Украины.

Для уничтожения людей может использоваться и перевозка зеков с одного конца Украины в другой. Я об этом уже рассказывал. Условия этапирования чудовищные. После одной-двух поездок в «воронках» и «столыпиных» человек добирается до пункта назначения уже полностью больным. Врачи его не лечат, - и результат не заставляет себя слишком долго ждать! Именно так довели до смерти известного киевского преступного авторитета – борца Савлохова. Когда-то у него было отменное здоровье… Но, после нескольких таких переездов из одной колонии в другую он умер от сердечного приступа. Элементарное убийство путем неоказания медицинской помощи. Хотя не исключено и отравление.
У другого осужденного как-то начались боли в области живота. «Врачи» медчасти колонии, понятное дело, диагноз толком не поставили, определили «язву». Такой диагноз позволяет врачам оформить соответствующие документы и вывезти человека в лагерь-больницу. Что и было сделано.
В межобластной больнице врачи мало чем отличаются от лагерных. Пациенту диагноз не уточнили, но две недели делали вид, что лечат язву желудка. Через две недели больного оправили обратно.
Лечение ему не помогло, боли продолжались и усиливались. Врачи колонии опять сняли с себя ответственность и с тем же диагнозом «язва желудка» вновь отправили в лагерную больницу для осужденных.
На этапе человек умер. У него оказалось банальное обострение аппендицита. Его легко можно было вылечить, вырезав аппендикс. Но лечили ведь от язвы!.. Да и лечили ли вообще? За то время, пока он катался туда-сюда в «столыпине», аппендицит превратился в гнойный…

В одной из колоний Донецкой области осенью 2006 года в медсанчасти умер осужденный. Женщина-фельдшер безутешно рыдала:
- Я ненавижу эту систему! Сволочи! – сквозь зубы твердила она. – Его можно было спасти, можно! Я говорила, что его надо в больницу, в Торез везти, еще три дня назад! Не слушали меня, скоты, парня угробили!
История почти аналогичная истории Сергея Бердюгина. У осужденного начался менингит. Вместо того, чтобы спасать человека, начальник медчасти колонии капитан Тищенко С.В. тянул время… Лечить опасно больного человека он не мог – нечем! Лекарства в медчасти, как он постоянно повторял, хронически отсутствуют. Вывезти осужденного в городскую больницу – значит открыть тайны тюремной медицины…
В последний момент пациента с менингитом все-таки вывезли в горбольницу: дежуривший ночью тюремный фельдшер снял с себя ответственность и вызвал карету «скорой помощи». Но было уже поздно.
Но ведь можно что-то сделать, есть правозащитные организации, пресса, к ним можно обратиться, раз государственные структуры не реагируют на этот беспредел…
- Бесполезно! – махнула рукою фельдшерица. - Когда тут десятками люди умирали от туберкулеза, когда морг был переполнен и трупы складывали прямо под открытым небом, мой муж не выдержал и поехал в Киев. Надо было что-то делать. Терпеть уже все это стало невозможно! И что же? – Мужа не только уволили, но и оболгали, затравили клеветой, - мол, это он лекарства воровал!.. Правда, тогда из Киева приехала комиссия и эпидемию туберкулеза остановили. Но система какая была, такая и осталась.
Вот вам наглядная иллюстрация понятия «карательной медицины»! И не в каком-то Гулаге Солженицынском, а в Украине ХХ1 века!

Кстати, не все вольные граждане знают о том, что врачи пенитенциарной системы не подчинены Министерству здравоохранения. Их начальство находится в Департаменте по исполнению наказаний.
Морально-психологический облик этих эскулапов, даже на фоне общей моральной деградации всего буржуазного общества, ужасает. Клятва Гиппократа сейчас даже для врачей на свободе – пережиток «тоталитарного прошлого», а в тюрьме – тем паче! Мне об этом часто говорили сами лагерные медработники. И, чем дальше размышляю обо всем, что я видел здесь, тем больше подозреваю, что медицинские инструкции Департамента направлены не на лечение осужденных, а на их уничтожение.
…Интересно, а может ли тюремный врач сфальсифицировать несуществующий диагноз болезни на неугодного заключенного? Думаю, что может. Ведь благополучие этого врача зависит он начальника тюрьмы (колонии, СИЗО…). Если тюремный врач и не руководствуется корыстными интересами, то боится потерять рабочее место. Быть уволенным из-за какого-то зека? – ну уж, нет! Да и где еще найдет работу «специалист», утративший квалификацию, разучившийся толком ставить диагнозы, забывший, что такое ответственность за жизнь и здоровье пациента?..

Сергей, о котором я писал в главе «Обращения…», так допек администрацию колонии постоянными требованиями соблюдения его законных прав, что тюремное начальство решило от него избавиться. Перевести строптивого зека в другую колонию – можно, но слишком хлопотно. Решение о таком переводе принимается в Киеве и должно иметь под собой веские причины. Не может же начальник колонии написать в столицу: «Да заберите же, бога ради, от меня этого паршивца, а то он достал всех своими жалобами!».Такое в Киеве могут и не понять… А вот написать, что человек болен и срочно нуждается в стационарном лечении, - другое дело. Кто там станет разбирать, болен этот зек, или нет?.. Прокурор? Прокурор скажет: извините, это не моя компетенция!
Вот такой липовый диагноз и состряпали на Сергея. Он успел отправить письмо матери и сообщить, что, возможно, скоро поедет по этапу. Благо, знакомые зеки, работавшие в обслуге, открыли ему зловещие планы «медкарателей». Впрочем, письмо Сергея все равно цензура не выпустила из колонии. Никто не лишал осужденного права переписки, - но, подобно вампирам, здешние должностные лица любят обделывать свои дела под покровом тьмы и тайны. Мать Сергея с большим опозданием узнала, что ее сын поехал в «оздоровительное турне».
Он сопротивлялся. Его, с применением силы и побоев, засунули в «воронок». Последовали пять дней изнурительного этапа. Транзитные, грязные, с крысами и тараканами камеры. Далее – в больницу. Поскольку Сергей не был болен ничем, его там и не лечили. Две недели просто продержали в камере больницы в Винницкой области. Потом врачи оформили какие-то документы, с содержанием коих пациента не ознакомили, и вновь – на этап.
Уже в «столыпине» Сергей спросил у солдата-конвоира, куда его везут? Оказалось – не в прежний лагерь, а в Луганскую тюрьму. Тут Сергей понял все! Врачи Винницкой больницы, выполняя пожелание администрации лагеря, мечтавшей избавиться от неудобного зека, состряпали на него новый диагноз; мол, у него обнаружено нарушение опорно-двигательного аппарата… Такие болезни зекам лечат только в Луганской области.
Еще два месяца изнурительного этапа. Хамство солдат в «столыпине» и в «воронках». Полуголодное существование. «Навороты» тюремщиков в тюрьмах Киева, Днепропетровска, Харькова, Донецка, Луганска… Сергею казалось, что его специально протащили по всем городам и весям Украины. Здоровья ему это явно не прибавило.
В Луганске повторилась та же история, что и в Виннице: его никто ни от чего не лечил, но продержали месяц. В конце концов нервы у Сергея не выдержали, он начал возмущаться и требовать возвращения в лагерь на постоянное место отсидки. Врачи, вроде бы, вняли его требованиям и начали оформлять на Сергея документы для перевода его в колонию № 20 г. Вольнянска… Но там как раз распложена всеукраинская психбольница для заключенных! Сергея «добрые» тюремные врачи быстренько сделали сумасшедшим!
Сергею повезло, что он об этом, чисто случайно, узнал. Попасть в лапы еще и украинской карательной психиатрии не входило в его планы, но предотвратить эту поездку он смог только одним способом – объявил голодовку и вскрыл себе вены. Одновременно ему удалось сообщить на волю о беззакониях и издевательствах, которым он подвергается.
Старенькая мама примчалась в Луганск. Устроила скандал в местном Департаменте УИН, написала письмо в Генеральную прокуратуру и Уполномоченному по правам человека. Там обещали разобраться и сделали запрос в Главный Департамент в Киеве. Лишь после этого Сергея оставили в покое. И «быстро» - через два месяца этапов, транзитных тюрем с крысами и тараканами, - в обратном порядке вернули в свой «родной» лагерь.
Там его вызвал на прием начальник оперчасти и, отвратительно улыбаясь, поинтересовался о здоровье. А потом, как бы невзначай, объяснил Сергею, что, если будет еще жаловаться и писать обращения, добиваясь справедливости, - вновь поедет в турне.

Я не знаю, чем закончилась эта история. Только, хорошо зная Сергея, уверен, что он не остановится и будет продолжать ставить на место наглых, упоенных своей безнаказанностью тюремщиков.
Вот так даже медицина служит дубиной в руках пените6нциарной системы и применяется для умышленного уничтожения украинцев, русских, татар и людей любой другой национальности, проживающих на этой многострадальной земле, ранее называвшейся Диким Полем, а теперь - Украиной.

Случай с Сергеев не единичен. Во Львовской тюрьме я встретил парня. Худощавый, высокий, крепкого телосложения, - с первого взгляда было видно, что спортсмен. Внимание привлекло то, что он плохо ходит. Познакомились ближе. Оказалось, что у него руки и ноги разрублены наручниками. Раны кровоточили и были наспех перебинтованы. Но мои предположения, что парень недавно прошел пыточные кабинеты милиции или СБУ, оказались неверными.
Ехал он по этапу из лагеря в Ровенской области. Везли его на «двадцатку» - всеукраинский дурдом. Как позже выяснилось, этот еще молодой мужчина, немногим более сорока лет от роду, действительно не в себе; в свое время прошел Афганистан, спецназ… Не исключено, что были контузии, отразившиеся на его психике. Однако в лагере он вел себя очень мирно, клеил модели парусников и получал от этого удовольствие. Он был спокоен до тех пор, пока вертухаи его не трогали. Когда же тюремщики, следуя своим привычкам перекраивать всех по своему отвратительному образу и подобию, начинали спецназовца «воспитывать», какой-то контакт в его голове заклинивал – и всех ментов-тюремщиков он начинал воспринимать, как врагов-душманов. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Спецназовец просто бил ментов, как врагов народа. Они ничего с ним поделать не могли.
Тогда подключили к процессу «перевоспитания» карательную психиатрию. Раз в год бывшего афганца возили в дурдом на принудительное лечение. Это оказалось тяжелым делом. Добром заставить этого человека влезть в «воронок» и ехать к палачам в белых халатах, было сложно…
В тот раз, когда я встретил его в боксике Львовской тюрьмы, он ехал не один. Вместе с ним ехали еще заключенные из того же лагеря. Они-то мне и рассказали, как спецназовца грузили в «воронок». В этом процессе участвовало двенадцать тюремщиков. И всех их этот человек раскидал, как щенков. Они не знали, что делать, готовы были применить оружие. Но на сей раз обошлось – спецназовца отравили нервно-паралитическим газом.
Он потерял сознание, но трусливые шакалы, уверен - не нюхавшие пороху! – даже к неподвижному телу боялись подойти… Чтобы было наверняка – применили еще и электрошок, и лишь после этого заковали руки и ноги в наручники. При этом, мстя за свой пережитый страх, они избили воина-афганца, лежавшего все еще без сознания… Пришел в себя он уже в «воронке». Пытался порвать кандалы, но безуспешно: они врезались ему в руки и ноги, разрубив кожу и мясо до костей.
Война – это, наверное, все же явление ненормальное, потому что почти всегда отрицательно влияет на психику. Не все выдерживают. Не говоря уж о том, что во время боевых действий солдаты часто получают контузии, травмы головы, химические отравления… Но сейчас речь совсем о другом. О том, что в мирное, казалось бы, время антинародное украинское государство создало такие условия, когда бывший воин-интернационалист, который верой и правдой служил своей Великой Родине, сначала вынужден был совершить преступление, а затем – подвергся вот таким издевательствам! Говорят, что он сумасшедший… А само это государство – разве оно нормальное?

Не хочу называть имя и фамилию еще одного осужденного, чтобы не создать человеку новых неприятностей, расскажу только его историю. За время своей отсидки он уже несколько раз ездил «лечиться» в г. Вольнянск, в колонию № 20. Хотя, в отличие от того афганца, он совершенно здоров психически. Просто он очень оригинально выражает своей протест против произвола тюремщиков. Например, он аккуратно собрал в баночки совершенно несъедобный обед, которым кормили заключенных, пришел к первому заму колонии и вывалил эту, с позволения сказать, еду ему на стол. За это, по приказу разгневанного подполковника, медчасть сразу начала оформлять на осужденного документы в дурдома. Не любят работники пенитенциарной системы правду!
Читатель, что вы делаете, когда чувствуете недомогание? Вопрос может показаться странным. Конечно, вы собираетесь и спокойно идете в поликлинику. Там ваш участковый врач вас осматривает, ставит диагноз и назначает лечение. Если вам уж совсем худо – можно вызвать и «скорую»…
В колонии все не так. Каждый жилой барак окружен забором с колючей проволокой. За забором, возле здания барака, есть небольшая площадка для прогулок. Получается маленький лагерь внутри большого лагеря.
Называется это изобретение - «локальный сектор» или попросту «локалка». Дверь в «локалку» запирается на замок. Выйти просто так нельзя – за это можно получить десять суток карцера. Сделано это для того, чтобы заключенные из разных бараков не контактировали между собой. Смысла в этом нет никакого, потому что зеки все равно общаются друг с другом в столовой и на работе в промзоне. «Локалки» придумал какой-то садист лишь для того, чтобы лишний раз поиздеваться над людьми.
Вне «локалок» ходят вертухаи-ключники – сержанты и прапорщики внутренней службы. В их обязанности входит открывать двери «локалок», когда заключенным нужно в индивидуальном порядке сходить в быткомбинат или в медсанчасть. Но вертухаи-ключники либо сами ненавидят заключенных, либо получили приказ – не пущать! А их твердолобость переходит все границы: вы не сможете упросить их открыть «локалку», даже если вас вызывает кто-то из лагерного начальства. Вертухаи, видимо, опасаются, что, открыв вам дверь, уронят свое достоинство. Абсурд! Но это, кстати, наглядно доказывает, что работают в пенитенциарной системе (впрочем, как и во всей системе ПО) психически неполноценные люди. Это их закрывать надо в дурдом. А еще лучше – в «локалку»!
Но вернемся к походу в медчасть колонии. Почувствовав недомогание, вы битый час будете стоять под дверью «локалки» и звать вертухая-ключника. Сразу скажу – не всем везет. Иногда зеку так и не удается выйти из «локалки». Но, допустим, вам повезло - вы вырвались из западни и идете в медчасть. Но самое смешное, что и это лагерное учреждение тоже обнесено забором, и тут тоже есть «локалка». Персонал медчасти заходит через другую дверь, но туда зекам дорога заказана.
Итак, вы имеет возможность перемещаться по территории лагеря – это плюс, но попасть в медчасть пока еще не можете – это минус. Плюс еще и в том, что возле сангчасти не надо кричать, звать вертухаев-ключников, - вы их видите своими глазами. Они стадом кучкуются возле дежурной части колонии, как овцы, опасающиеся волка. Но уговоры не сразу приносят результаты. При виде одинокого зека, которому что-то надо, овечки тут же становятся похожи сами на волков. Ведь им надо пройти целых 20 метров, чтобы открыть для вас дверь в медчасть! Самая обычная отговорка у них – то, что нет ключа. Врут, конечно! Но проверить вы этого не можете.
Ничего, продолжайте переговоры до тех пор, пока кто-то из них не снизойдет до вас. Вот ленивой медленной походкой он идет к двери в локалку медчасти… Надо видеть эту походку! Всем своим видом тюремщик демонстрирует, как он ненавидит вас, до какой степени ему плевать на ваше здоровье!..
Однако, ура! – вы почти у цели! Но тут вас ожидает очередной подводный риф. Прием ведет начальник медчасти. Он - единственный терапевт в этом заведении, но он – очень занятый человек! У него – море неотложных дел! А если и нету их, то придумает - лишь бы не принимать зеков. То его еще нет, то он только что ушел, то «будет принимать через час»… и т.д.
Все эти ценные сведения вы получите от зека-дневального, который находится за закрытыми дверями, ведущими непосредственно к кабинету врача. Дневальный этот может дать фору любому прапорщику-вертухаю! Проверить, есть на самом деле врач в кабинете, или нет, вы опять-таки не можете. Теперь Ваше дело – ждать.
Большая удача, если вы все-таки попали на индивидуальный прием. Часть все происходит более «демократическим» образом. Начальник медчасти выходит, как солнышко, к зекам в накопитель и у всех спрашивает цель их прихода. Краснея от стыда, зеки называют свои болезни: геморрой, язва и т.д.
Врач сам решает, кого принять сейчас, а кого отложить на неопределенный срок. Все зависит не от тяжести заболевания, а от его прихоти. Можно два часа дожидаться у него приема, а потом услышать от дневального через дверь: «Викторович ушел и сегодня его не будет!».
Так работает не какой-то один начальник тюремной медчасти, - это, повторяю, типичная картина! Анекдот, когда доктор ломает пополам таблетку и говорит: «Вот это от головы, а это – от желудка, смотри не перепутай», становится тупой явью.
Откуда такая ненависть и отсутствие сострадания к людям? Ведь речь идет все-таки не о тюремщиках, а о врачах! Единственное объяснение: медицина в местах лишения свободы и не ставит своей целью лечение осужденных.
Зеки, которые это поняли, и не ходят лечиться в тюремную медчасть. Лечатся сами, теми медикаментами, что им присылают родители. Или вообще не лечатся. Отсюда и высокая смертность.

 Отправлено: 21.02.09 22:32. Заголовок: ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ГОСУДАРС..

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ГОСУДАРСТВЕННАЯ МАШИНА

Почему же все-таки мы имеем именно такую правоохранительную систему, прокуратуру, СБУ?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить научное определение «государства». Многие поколения политологов и социологов бились над этим вопросом. Появлялись различные определения, но они либо были неполными, либо скрывали одну из сторон реальной действительности.
Убежден, что самое верное определение государства – марксистское. Государство есть вооруженный чиновничий аппарат, служащий господствующему классу и выполняющий роль подавления, усмирения других общественных классов, общественных прослоек и внеклассовых элементов.
Другими словами, господствующий в данный момент общественный класс выдвигает из своих рядов или нанимает специалистов, которые работают президентами, министрами, прокурорами, судьями, начальниками тюрем… Те уже подбирают себе помощников, заместителей, охранников, рядовых полицейских, тюремщиков и т.п. Их руками господствующий класс проводит в жизнь свою экономическую, социальную и идеологическую политику.
Чтобы определить, какой класс находится у власти в Украине, необходимо внимательно рассмотреть также социальный состав депутатов Верховной Рады. 90% этих «слуг народа» - представители крупной буржуазии, собственники промышленных предприятий, концернов, целых промышленных групп… Или эти группы их просто наняли, оплатив их избирательную кампанию. Почти все эти «слуги» уже стали долларовыми миллионерами.
Партия «Наша Украина» с президентом Ющенко во главе, мелкие националистические партии, БЮТ – представляют интересы украинских банкиров и владельцев предприятий Центра Украины, даже целых отраслей. Например, Петр Порошенко – владелец практически всех сахарных заводов и фирмы «Рошен», производящей шоколад, конфеты и другие сладости.
Партия Регионов, СПУ – это промышленность Востока…
Итак, законодательная ветвь власти в Украине – это клуб промышленных и финансовых олигархов.
Лишь КПУ формально защищает интересы угнетенного класса. Но она в парламенте в меньшинстве, влиять на ход законотворчества не может и вынуждена блокироваться с партиями крупного бизнеса. Чем только дискредитирует себя и еще более теряет свое влияние.
Верховная Рада, согласно Конституции, формирует все остальные ветви власти – и исполнительную, и судебную. В Кабинете министров заседают буквально министры-капиталисты. Судьи, прокуратура, СБУ, милиция – это наймиты олигархов.
Хотя и они и сами непрочь заиметь свой бизнес. Плевать на то, что по закону им запрещено заниматься предпринимательством! Частный магазинчик можно оформить и на жену, и на тещу. А сами с удовольствием «крышуют» предпринимателей. Рэкет, заказные убийства банкиров и директоров заводов – это уже стало чуть ли не обычной функцией СБУ и МВД.

Итак, у власти в Украине – крупный олигархический капитал. Его задача – эксплуатировать наемных работников, выжимая из них все соки и увеличивая свои доходы и благосостояние.
Жестокой эксплуатации подвергается весь трудовой народ. И олигархи справедливо опасаются социального взрыва – мятежей, бунтов, общеукраинских стачек… Вот для того, чтобы оградить себя и свои капиталы, власть имущие и содержат свои правоохранительные органы.
Борьба с преступностью у буржуазии стоит даже не на втором, а на самом последнем плане!
Преступность – явление социальное. Она зарождается там, где царит нищета, безработица, социальное неравенство. Преступность – следствие алкоголизма и наркомании, а пьют и травят себя наркотиками люди не от хорошей жизни. От горя и безысходности.
Может ли буржуазия эффективно бороться с тем явлением, которое сама порождает?
Бездушная карусель капиталистической рекламы сама популяризирует спиртные напитки. Сотрудники ПО не борются с незаконным оборотом наркотиков. Напротив, они нередко крышуют наркодиллеров, собирая с них дань. Знаю случаи, когда «правоохранители» и сами привозят им наркотики, изъятые в ходе рейдов.
Если какого-то наркобарона и садят ненадолго в тюрьму, то лишь для отвода глаз. Такие преступники очень быстро выходят снова на свободы, - ведь у них много денег, а при капитализме деньги решают все!
Многие из сотрудников ПО сами употребляют наркотики, завозят зелье в колонии и тюрьмы.
Фактически буржуазное государство не борется с преступностью, а ее культивирует. Этому государству не нужен трезвый, сильный, гордый человек: таким человеком трудно управлять! А вот пьяными, голодными, безработными людьми легко управлять, их можно заставить работать за половину зарплаты, а за коммунальные услуги платить непомерную цену. Их можно оставить без полноценного образования, дать им низкопробные зрелища вместо истинной культуры, убедить на выборах проголосовать за «нужного» кандидата… Если же эти бедолаги совершат преступление, - так в местах лишения свободы их вообще заставят бесплатно вкалывать, пополняя кубышку капиталистов!
Но взбунтоваться могут и самые темные, бесправные и безграмотные люди. Поэтому карательная система государства избивает, пытает, ломает людей.
Впрочем, нередки и случаи избиения обычных граждан, которые вовсе не собирались бунтовать. В нынешней Украине такое можно наблюдать прямо на улице. Сотрудники милиции могут кинуть лицом в асфальт ни в чем не повинного человека, который чем-то случайно вызвал их подозрения.
Задача карательной системы («правоохранителями» можно их назвать только в кавычках) – запугать людей, натравить друг на друга, низвести до состояния животных, подавить в их душах желание бороться за справедливость.
Антинародное государство порождает преступность всей своей экономической политикой. А потом натравливает на людей своих цепных псов – СБУ и МВД. Так замыкается порочный круг.

В начале ХХ1 века в функции карательной системы прочно вошло и преследование оппозиционеров.
Убийство журналиста Георгия Гангадзе потрясло все наше общество. На скамье подсудимых – сотрудники МВД… Но заказчики преступления так и не найдены. А исполнители, я уверен, скоро будут оправданы.
Те, кто побывал в местах лишения свободы, не встретили за решеткой ни одного из представителей крупной олигархической буржуазии. Свои своих не садят! В крайнем случае, вы увидите среди осужденных представителей малого и среднего бизнеса. Они, чтобы выжить в этом государстве, вынуждены заниматься аферами, уклоняться от налогов и т.д. Но экономические законы капитализма еще более неумолимы. Чем законы уголовные: сильные пожирают слабых… В итоге слабые (то есть небогатые) часто оказываются на скамье подсудимых. Карательная госмашина перемалывает их в лагерную пыль, так же, как рабочих, крестьян и деклассированных люмпенов.
При этом власть твердит нам с экранов телевизоров о «расцвете демократии». Да, в определенном смысле, у нас именно демократия! Так же, как две тысячи лет назад в Древней Греции была демократия для рабовладельцев, а все прочие слои населения не имели гражданских прав. Рабы и вовсе приравнивались к орудиям труда.
А у нас к живым орудиям труда приравниваются все наемные работники производственной сферы! И, чтобы держать их в послушании, в ужасе, в вечном напряжении – государству нужна карательная система ПО. Причем, государству выгодно иметь в рядах этих организаций морально неполноценных личностей – палачей и коррупционеров.
Что же делать в данной ситуации народу Украины? Сколько можно писать жалобы в государственные структуры на действия других государственных структур?! Такое государство не сдаст своих верных псов ради счастья каких-то там плебеев.
Но и молча терпеть издевательства невозможно. Ведь наша покорность и безответность порождает еще больше репрессий против народа.
На мой взгляд, выход один. Чтобы остановить беззаконие и террор со стороны госаппарата, ответ должен быть адекватный! К сожалению, другого выхода нет.
Необходимо понять одно: государство в том виде, в котором оно существует сейчас, - это враг народа, лютый и беспощадный враг всего прогрессивного и доброго. А правоохранительная система - карательный отряд этого государства.
И еще люди должны понять, что принцип «моя хата с краю» - гибельный для всех нас. Нет чужого горя! Если запытали до смерти в райотделе милиции сына твоего соседа, - не делай вид, будто ничего не произошло. Помни – твой сын следующий.
Система никого не щадит, сколько ни кланяйся ей. Но, кроме законов, созданных правящей элитой для защиты себя и своих неправедно нажитых капиталов, есть еще и объективные законы развития общества. По этим законам рано или поздно будут отвечать все – и рядовые тюремщики, и судьи, и прокуроры, и те, кто прячется за их спиной, надеясь остаться в тени.


МИХАИЛ ВОЛИН

 Отправлено: 18.09.12 12:57. Заголовок: келя уже начальник с..

келя уже начальник свк-67,урсатий пенсионер-работает комендантом свк-67,ничего не изменилось,келя отдал на откуп пахану зону за что получает приличный барыш.....